– Наглец! – перебила мать Сашки. Она выглядела настолько отчаянной, что я понял: не позволит мне принимать решение, устроит какую-то подлянку ради спасения собственного сына.
– У дяди Димы полно связей, уверен, он не оставит…
– Вот именно, – кивнула женщина. – Если ты сядешь, его приемыш, о ком почти никто не знает, это никак не отразится ни на карьере Димы, ни на его здоровье. Он вытащит тебя, пусть не сразу, но вытащит. А если ты откажешься…
– Шантажируете? – казалось, комната медленно сужалась, и кислород кто-то выкачивал, заполняя помещение кислотой.
– Все указывает на тебя, понимаешь ведь? Саша даст показания, на видео твоя куртка.
– Кто угодно мог быть в этой куртке. Вы серьезно?
– Да, – она кивнула, и я понял – это конец. Мать ради ребенка сотрет с лица мир, что уж говорить о ничтожном элементе вроде меня.
– Если ты сядешь, я вытащу тебя. А если нет, останешься гнить там на весь срок! – яд сочился из ее прекрасных уст. Маска разлетелась на осколки, выдав истинное лицо женщины, которая прожила рядом со мной столько лет.
Она дала мне время на раздумье, и притормозила дело с помощью своих связей. Вот только журналисты почуяли раньше, благодаря Чеду, который притащился к Давыдову-старшему с записью драки. Он требовал дать ему добро для продажи чего-то нелегального, чего я не вникал. Вот только дядя Дима – человек других нравов и подобного никогда бы не допустил. Он выпер Олег за дверь и сказал, чтобы тот забыл дорогу к нему в офис.
Я прекрасно осознавал без слов, что мой названный отец обиделся за такой поступок, за то, что я подставил его этой дракой. И мне больше всего на свете хотелось рассказать ему правду, но в одном мать Сашки была права: история с сыном добила бы Давыдова-старшего окончательно.
В итоге информация о парне, который лежит в коме все-таки просочилась в прессу. Правда, она не получила резонанс: ведь там был не сын будущего губернатора, а какой-то приемыш, с совершенно другой фамилией. Тетя Юля постаралась, она сделала все, чтобы в зал суда повели не ее ребенка.
Началось лето… Жаркое, противное, до ужаса душное лето. Меня посадили в изолятор: в камеру, где нас было десять человек и ни одного окна. Там ужасно воняло, отвратительно кормили, не разрешали выходить на улицу, да и свидания не полагались.
Матери разрешили прийти всего раз, спасибо дяде Диме, он договаривался. После она разочарованно покачала головой и больше не давала о себе вестей. А отец был не в курсе, что меня посадили…
Откровенно говоря, еще до суда, я осознавал, что Юлия Давыдова отправит меня за решетку. Я знал, она сломает мое будущее, заберег его, вырвет зубами и отдаст своему сыну. Разве мог парень без завтрашнего дня оставаться с девушкой, улыбаться ей и целовать? Это было бы слишком эгоистично.
Я отдалился ото всех… Я думал, так будет проще.
А позже, когда оказался в той душегубке, едва не сошел с ума – время, казалось, остановилось. Там за стеной люди продолжали жить своей жизнью: вставать рано утром, идти в душ, затем на работу или учебу. Они могли промокнуть под дождем, уснуть в автобусе или засмотреться на ленивые облака, которое порой напоминали причудливых животных.
Что есть у человека в месте временного назначения? Только потолок и бесконечное количество часов. Их так много, что начинаешь ненавидеть каждую чертову секунду.
Забавно… На воле я был прямым и честным человеком, который не обидел бы никого. А сев в тюрьму, стал преступником почти убийцей.
Глава 19
Рассказ Ярослава настолько потряс меня, что на какое-то мгновение я потеряла дар речи. Это же надо: человек, которого он считал братом посадил его за решетку, отнял будущее, предал. Пожалуй, это было хуже предательства. Я не могла представить, что испытывал Ярик в то время как страдал, отталкивая нас с Артом.
С одной стороны, меня злило, что Громов не поведал свою историю еще тогда, с другой, я понимала – он делал так из лучших побуждений. Ведь Ярослава, в самом деле, могли посадить на четыре или больше лет. Его бы отправили куда-то в другой город, и наше общение, скорее всего, свелось бы к письмам или коротким звонкам. Однако я бы не бросила Ярика, ждала бы того дня, когда он выйдет на свободу, поднимет голову и вновь вдохнет безмятежный воздух. Жаль, что мое мнение в данном случае Громов не учитывал.
– Если честно, у меня немного… – Сергей прервал тишину первым. А мы молчали уже где-то минут пять. – Злость заливает вены. Саня с матерью то еще дерьмо.