Он посмотрел в окно на фасад стоявшей напротив полицейской тюрьмы.
— В нашей профессии, к сожалению, мало такого, чему можно было бы радоваться, — произнес он меланхолично. — Не лишайте себя этого малого, Маффи.
Юный криминалист в ответ пробормотал нечто невнятное.
— Есть известия о нашем друге Деттмаре? — спросил Шельбаум.
— Транспортная полиция обнаружила его автомашину на Лейштрассе, — сказал Маффи. — Известно, что он живет в отеле «Штадт Линц».
— Что предпринято?
— Отель под наблюдением, — ответил Нидл.
— Хорошо, — сказал обер-комиссар. — Этим мы займемся потом. Какие еще новости?
— Прошлой ночью совершена кража со взломом в кредитном бюро Фридемана, — добавил Нидл и рассказал о своем визиге.
Шельбаум поскреб свой двойной подбородок.
— Потом посмотрим, что в сейфе. На всякий случай поставим вопрос о конфискации, даже если это и окажется бесполезным.
Несомненно, самое важное было в этой папке.
— Но почему ее держали совершенно открыто на этажерке? — спросил Нидл.
— Потому что она не имела значения, пока Фридеман был жив. — сказал Шельбаум. — Лишь смерть Фридемана сделала ее опасной.
— Для кого?
— Если бы я это знал. Все же переписка с ССА…
— Вы полагаете, здесь замешана политика? — ошеломленно произнес инспектор.
— Пока я не знаю. Возможно, в ней вся суть дела. Для меня теперь совершенно ясно, что…
Он осторожно положил сигару на край пепельницы и попеременно посмотрел то на одного, то на другого.
— …Дора Фридеман была убита не своим мужем, — произнес он медленно.
От неожиданности лицо Маффи приняло глуповатое выражение.
— Я был в отделе экспертизы уголовной полиции, — сказал Шельбаум. — Следы на дверной ручке спальни соответствуют отпечаткам пальцев Доры Фридеман. Под ними обнаружены другие, но Дора, кажется, держала ручку последней.
— Что значит «кажется»? — спросил Нидл.
— Отпечатки были слегка стерты.
— Экономка или племянница… — начал было Нидл.
— Нет, — возразил Шельбаум. — Дверь была лишь притворена. Ее можно было толкнуть, не касаясь ручки. И обе, как они нас заверили, этого не делали.
— Почему это не мог быть Фридеман?…
— По всей очевидности, убийца был в перчатках, которые и стерли следы. — сказал Шельбаум. — Если кто-то убивает, а затем кончает с собой, тот в перчатках не нуждается. Разве вы заметили перчатки на покойном?
— Я не могу с вами согласиться, — возразил Нидл. — Дора Фридеман была в халате, когда ее обнаружили. Следовательно, она сама впустила убийцу. Ему не надо было хвататься за дверную ручку. А когда он уходил, то только притворил дверь. Он мог ее закрыть, не касаясь пальцами…
— Неплохо, — сказал Шельбаум. — Каким же образом были стерты отпечатки?
— Наверное, их коснулся халат.
Обер-комиссар рассмеялся.
— Ответ ниже ваших способностей, Алоис. Следы существенно отличаются друг от друга, когда их касается халат или когда ручку двери хватает рука в перчатке. Придумайте что-нибудь получше. — Он посмотрел на часы. — Начнем допрос Хеттерле, или, точнее сказать, Бузенбендер. Магнитофон в порядке?
— В порядке, — подтвердил Нидл.
Маффи вышел и быстро вернулся с Бузенбендер и полицейским.
— Не ждите ее, господин Зайц. Я позвоню, — распорядился Шельбаум, указывая женщине на стул перед письменным столом.
Нидл сел слева, он работал с магнитофоном. Место позади занял Маффи, вооружившись блокнотом для стенографирования.
— Если хотите, чтобы я отвечала, — начала женщина, — отошлите этого. — Она кивнула в сторону Маффи.
— Он вам несимпатичен? — спросил Шельбаум.
— Он слишком молод, — послышался ее странный ответ.
Шельбаум задумчиво посмотрел на нее. Затем сказал:
— Маффи, выйдите, пожалуйста.
Маффи молча покинул комнату. Обер-комиссар раскрыл папку.
— Здесь у меня все ваши документы. Как те, которые вы хранили в садовом домике, так и те, которые были в сейфе Фридемана. Назовите вашу настоящую фамилию.
— Эдельгард Бузенбендер.
— Год и место рождения?
— 26 ноября 1925 года. Виттенберг, Чехословакия.
— Ныне Вимперк, — заметил Нидл, который в географии был более сведущ, чем в политике.
— Ваша профессия?
Бузенбендер медлила.
— В анкете записано: учащаяся, — сказал Шельбаум. — Следовательно, вы сдали экзамен на аттестат зрелости?
— Да.
— Вы должны были его сдать в 1944 году, — сказал Шельбаум. — Что вы делали до конца войны?