— Расскажите-ка еще раз, что вы делали и что видели 29 апреля в двадцать три часа в парке.
Армбрустер перевел дыхание.
— Разве это не записано в протоколе? — спросил он.
— Мы хотели бы услышать это от вас, — сказал Шельбаум.
Допрос тогда вел Видингер. Протокол был таким поверхностным, что позволял получить любые доказательства.
Армбрустер приступил к рассказу. Он стоял за кустарником. Просто так. Это ведь не запрещено. В поле его зрения находилась скамейка, на которую падало немного света с улицы. Около одиннадцати подошел мужчина, лицо которого он видеть не мог: человек был довольно высокого роста, и поэтому ветви скрывали его голову. Мужчина остановился, когда сзади его окликнула девушка.
— Что сказала девушка? — быстро спросил Шельбаум.
Армбрустер жадно покосился на пачку сигарет, лежавшую на столе. Шельбаум позволил ему взять сигарету. Маффи дал прикурить.
— Она сказала: «Вы, по-видимому, что-то обронили, выходя из автобуса». Мужчина ответил резким голосом: «Ничего я не терял». По выговору он не был уроженцем Вены. «И этот блокнот? — спросила она. — В нем записана фамилия». И затем она назвала фамилию, прозвучавшую приблизительно как Зандрак или Зондрак. Мужчина, казалось, испугался и поспешно сказал: «Дайте-ка сюда. Это мой» Девушка отдала ему блокнот. Затем он спросил: «Вы хотите пройти через парк? Если вы не возражаете, я провожу вас». И они ушли.
— Следовательно, его лица вы не видели? — разочарованно спросил Шельбаум.
— Я видел только его руку, — сказал Армбрустер. — Но эту руку я помню абсолютно точно до сих пор. С улицы падал луч фонаря, когда он протянул руку за блокнотом. Это была костлявая рука с утолщенными кончинами пальцев. Тыльная сторона руки была густо покрыта черными волосами…
Маффи прекратил писать, как завороженный уставился на Армбрустера. Он знал эту руку. И Шельбаум тоже старался подавить в себе возникшее волнение.
— Что было дальше?
Армбрустер опустил глаза.
— Я побрел через парк, — тихо сказал он. — У наблюдательной вышки я натолкнулся на нее. Она была мертва. Я подумал: какая ей польза от украшений? Вот тогда я их и прихватил…
Шельбаум позвонил.
— Можете его увести, — сказал он вошедшему чиновнику. — Мы закончили.
Он не удостоил взглядом низко склонившегося арестанта, не в силах преодолеть отвращения, которое вызывал у него Армбрустер.
— Это была рука Фридемана, — взорвался Маффи, когда они сидели в машине. — Именно так она выглядела. Девушку убил Фридеман.
Шельбаум смотрел вниз на долину, где арестанты рыли дренажные канавы.
— Почему?
— По-видимому, из блокнота она узнала его фамилию. Изнасилование не было истинной целью убийцы.
— Да, — сказал Шельбаум, — оно было лишь симулировано. Он хотел устранить посвященную. Поэтому и забрал сумочку. Очевидно, опасался, что в ней могло оказаться еще что-то из его пометок…
— Так и было, — живо произнес Маффи. — Сумочку он потом выбросил. Только зажигалку оставил.
— Хорошая теория, Маффи, очень хорошая. Не хватает лишь одного: доказательства.
По коридору торопливо шел полицейский.
— Опять скандалит, — прокричал он. — Требует врача.
Чиновник, возглавлявший санитарную службу, возмутился.
— Ну-ка приведите его сюда.
Он только что успел уложить в стеклянный шкаф инструменты, как появился полицейский с Деттмаром. Деттмар страдал от тяжелого психоза, по чиновник не видел в этом ничего особенного.
— Что такое с вами? — недовольно спросил он. — Если хотите к врачу, то заявку надо подавать до шести.
Деттмар жаловался на невыносимые головные боли. Отдельные предметы он видит смутно. Кругом одни черные точки, а там, где свет, в особенности если свет искусственный, он видит разноцветную радугу.
Чиновник размышлял. Опыт подсказывал ему, что арестант не симулирует. Напрашивалось подозрение на глаукому, и было бы легкомысленно не принять жалобы во внимание. Потом бы ему это припомнили…
— Хорнтхалер! — крикнул он через открытую дверь в сосед нее помещение.
Появился мужчина в белой блузе.
— Сходите с арестантом к доктору Гюттлу.
Поездка до Галилейштрассе продолжалась не более трех минут. У двери квартиры доктора их ожидала медсестра, миловидная блондинка с роскошными формами. Она указала на маленькую комнатушку, служившую, по-видимому, домашним чуланом.