Нидл ухмыльнулся.
— Неплохая оценка, — сказал он. — Другие ей не так симпатичны.
— Довольно шуток, — проворчал Шельбаум. — В нашем распоряжении время до обеда. Мы должны попытаться использовать блокноты и все прочее.
Они работали почти до двенадцати часов. Затем Шельбаум позвонил гофрату и доложил ему, что в деле Фридемана наконец-то наступает решающая фаза.
— Доктор Видингер на беседе у судебного следователя, — сказал он. — Полагаю, что действую полностью в его духе, если прошу о назначении экстренного заседания.
На календаре гофрата было помечено множество других дел. Он переспросил, действительно ли дело срочное и нельзя ли перенести заседание на завтра или послезавтра.
— Я опасаюсь, что это не устроит отдел «С» министерства внутренних дел, — сказал Шельбаум. — Мы должны пригласить оттуда представителя.
— Кого вы предлагаете еще?
— Судебного следователя по делу Фридемана и господина старшего прокурора.
Гофрат вздохнул.
— Хорошо. Скажите Видингеру, когда он вернется: у меня в пятнадцать часов.
Шельбаум положил трубку.
— Кое для кого готовится горькая пилюля, Алоис, — сказал он.
— Как вы хотите изобличить убийцу?
— Об этом, можно не беспокоиться. Он у нас в руках. Я теперь начинаю догадываться, что имела в виду Ковалова.
— Именно?
— Да, с этой доской…
Когда Ланцендорф остановился у садовой калитки перед домом Фазольда, ему самому еще не было ясно, чего он хочет от художника. Скорее всего это был приступ отчаяния, причиной которого послужил отказ Карин от дружбы с ним. Карин продолжала считать, что раз ее дядя оказался преступником, то она не имеет права претендовать на внимание порядочных людей.
Не дождавшись ответа на свой звонок, Петер вошел в сад. Слева от дома до самого Старого Дуная тянулся поросший травой откос. Рядом с трухлявым мостком в заросшей камышом воде стоял Фазольд в высоких резиновых сапогах, выталкивал лодку на берег. На прибрежном лугу был заготовлен кругляк, предназначенный для перетаскивания лодки под веранду.
— Добрый день, господин Фазольд, — вежливо поздоровался молодой человек.
Художник вытолкнул лодку на берег, затем приподнял ее носовую часть и положил под дно первый деревянный ролик. Он мрачно хмурился и, казалось, не замечал Ланцендорфа.
— Извините, что я пришел без предупреждения.
Фазольд распрямился, тупо посмотрел на воду.
— Там она жила, — сказал он. — Там…
Молодому человеку стало не по себе: Фазольд производил впечатление не вполне нормального человека.
— Господин Фазольд, я пришел из-за Карин…
— Из-за Карин? — повторил художник, поворачиваясь. — Хорошая девушка, прекрасная девушка. Я ее обязательно нарисую.
— Как жаль, что ее родственники убиты, — мрачно сказал Петер.
— Убиты? — переспросил художник. — Вальтер Фридеман покончил с собой после того, как удушил жену.
Беглая улыбка скользнула по лицу Ланцендорфа.
— Этому никто не верит. Я говорил с инспектором, и он мне показывал фотоснимки.
— Что за снимки? — с тревогой спросил Фазольд.
— Фотоснимки причальных мостков, — ответил Ланцендорф. — Фридеман наступил на краску, и следы остались на досках. Их нет лишь впереди. Как раз это и заставило задуматься полицию. Инспектор говорил со мной о доске…
— О доске? — прошептал Фазольд, бледнея.
— Да, о доске, — сказал Петер. — Разве вам Карин не говорила, что мы использовали вашу лодку для прогулок? С этой доски я упал на дно лодки и вымочил штаны.
Он поднял доску среднего сиденья.
— Все еще не закреплена, — сказал Петер. — Надо бы ее закрепить.
— Положите на место! — взвизгнул Фазольд.
Но Ланцендорф уже снял доску и перевернул ее.
— Почему вы так нервничаете? — спросил он удивленно.
Взгляд его упал на небольшое желтое пятно на доске. Вереница мыслей пробежала в его голове: пятна на причальном мостке, это пятно, недостающие восемьдесят сантиметров, поведение Фазольда…
— Или это имеет отношение к смерти Фридемана? — тихо спросил он и поднял голову.
Фазольд с искаженным лицом занес весло для удара. Ланцендорф хотел уклониться, но споткнулся, и удар лопастью весла пришелся по голове. Он упал. В полуоглушенном состоянии он видел художника, вновь угрожающе двинувшегося на него. В то же мгновение Петер услышал сухой щелчок и увидел незнакомого мужчину, который, перепрыгнув через него, бросился на художника.
Господа, собравшиеся за круглым столом у гофрата, были явно озадачены. Письмо Коваловой, которое Шельбаум зачитал стоя, застало их врасплох, «Большего они и не заслужили, — думал обер-комиссар, — и прежде всего оба чинуши из отдела «С» министерства внутренних дел: начальник секции с жабьим выражением лица и его надменный секретарь».