– Деннис, у тебя дома есть какие-нибудь стимуляторы? – спросила я.
– Какие именно?
– Марихуана, например. Мой брат любит марихуану и скотч.
– Скотч мне не нравится, – сказал Пирс. – Лучше пиво.
– Он обожает хороший скотч, – сказала я. – Я, слава богу, уговорила его не употреблять кокаин с героином, но кто его знает, что дальше будет. Понимаешь, я считаю, что каждого человека окружает аура, она как белок у яйца, а человек – это желток, он внутри ауры, как зародыш-желток в белке. Зародыш питается белком, а человек получает духовную поддержку, то есть ту же пищу, из ауры. Те, кто употребляет героин, пожирают свой собственный белок, ауру, значит. Вкусно, конечно, но получается, что сам себя съедаешь заживо. И назад этого не вернешь, а оно могло бы и пригодиться снаружи, то есть когда ты, так сказать, вылупишься. В общем, съеденный белок обратно не воротишь, да и сам ты уже не тот. Ну, как мальчишка, который съел запас завтраков на неделю вперед.
– Полагаю, то, что ты рассказываешь, самой тебе кажется очень разумным, – сказал Деннис.
– Сволочь! – обиделась я.
– Ты что, не согласен с тем, что моя сестра говорит? – спросил Пирс.
– Ага! – подхватил Леопольд. – Ты что, не согласен?
– Лучше вас, ребята, нет никого! – растроганно воскликнула я.
– Да, ей наверняка кажется очень разумным то, что она рассказывает. А у меня дома полно марихуаны, отличная травка – с Гавайев, одни цветочки, а еще – батончики пейотля. Сам я его лет сто не пробовал, но ручаюсь, это клево. Я и скотч закажу, а если он вам нужен срочно – купим по дороге, – пообещал Деннис.
– Одни, говоришь, цветочки? – обрадовался Пирс. – Ладно, уговорил. Мы поедем за тобой следом.
– Понимаешь, другие дети ни за что не будут водиться с мальчишкой, который съел свои завтраки за неделю вперед, и прежде всего потому, что он наверняка будет ходить голодный и выпрашивать у них завтраки. Да, конечно, наверняка найдется кто-нибудь убогий, с заниженной самооценкой, кто с радостью поделится своим завтраком – для того чтобы обзавестись другом. Так же и женщина с заниженной самооценкой готова спутаться с наркоманом и чуть ли не радуется тому, что ее аура разрушается, – это все потому, что она считает себя никчемной.
– Твоя сестра, – она что, немного того? – спросил Деннис, когда мы вышли.
– Нет, – сказал Пирс. – Это ты того.
– Ага, – подтвердил Леопольд. – Это ты того.
– Я никогда не забуду вашей доброты, – сказала я братьям.
– Тебе что, правда не нравится мой пиджак? – спросил Деннис. – Он почти новенький, я его всего разок надевал. Ну до чего я несчастен!
Я отвязала от дверцы машины Трейфа и села вперед. Леопольд забрался ко мне на колени.
– Он на серебристом «Мерседесе», – сказал Пирс. – Дома у него еще темно-зеленый «Лотус», но он сейчас не на ходу. Я обещал разобраться.
– Он, наверно, жутко богатый, – сказала я. – Ой, Пирс, а вдруг это наш выигрышный билет?!
– Кто его знает, – ответил Пирс.
Несколько кварталов мы ехали за серебристым «мерсом», но на перекрестке нам пришлось остановиться на красный свет, и мы потеряли Денниса из виду.
– Может, он свернул, – предположила я и тут вдруг посмотрела на соседнюю машину. – Леопольд, у меня зрение отвратительное. Будь добр, взгляни на даму в соседней машине. Кажется, она похожа на маму.
Леопольд посмотрел в сторону, вперед, обернулся назад.
– Ой, точно, мама!
– Правда?! А я уж думала, у меня глюки. Что будем делать?
– Кричать! Орать во все горло!
– Ма-а-ам! – завопила я. – Мама, мы здесь! Она посмотрела в нашу сторону и опустила окно.
– Откуда у нее машина с кондиционером? – удивилась я.
– Может, это та, которую взяла Мариэтта? – предположил Пирс.
– Не похоже, – сказала я.
– Сколько же на мою долю выпало страха, тревог и волнений! – прокричала мамочка в открытое окно.
– He говоря уж о стирке и уборке! – подхватил сияющий Леопольд и попытался встать прямо у меня на коленях.
Зажегся зеленый.
– Где вы были? – спросила мамочка.
Машины сзади возмущенно засигналили, а Трейф на заднем сиденье истошно залаял.
– Тебя искали! – проорал Пирс. – Притормози вон там, впереди.
Мы свернули на стоянку перед универмагом. Мамочка вышла из машины, и мы все, включая Трейфа, бросились ей на шею.
– Лапушки мои, – запричитала она. – Вам было очень плохо?
Из машины вышла женщина, которую я никогда раньше не видела. Она стояла и смотрела на нас. Это была дама восточного вида, лет сорока. Грудь ее украшало ниток двадцать бус – янтарь, бирюза и серебро, которые на черном обтягивающем платье смотрелись весьма экзотично. На ногах у нее были серебряные туфли на высоченной платформе.