– Главное, не было бы личинок, – сказала я. – Личинки могут паразитировать на людях. Ты знаешь, что кровяные трематоды Bilharzia живут парами в кишечнике и мочевом пузыре человека? Самец похож на шкурку от сосиски, а самка живет внутри него.
– Я собиралась туда вступить, – сказала мамочка.
– Куда?
– В общество «Дочерей Бильгарции».
– Это что, вроде «Дочерей Американской революции»?
– Приблизительно.
– Мам! – возмутился Теодор. – Bilharzia – болезнь типа шистоматоза. А ты имела в виду «Дочерей Билитис». Это сообщество дам определенной ориентации. Как «Подруги Сафо».
– Болезнь, ориентация – какая разница? Да никакой – лишь бы было весело.
Теодор чуть не подскочил от возмущения. Я промерзла до мозга костей, и легче мне не становилось. Трейф, тоже дрожавший от холода, прыгнул ко мне на колени в надежде отогреться. У него на спине было несколько бородавок – особенность породы.
– А щенки не задохнулись в рюкзаке? – сказала я. – Может, кто-нибудь посмотрит?
Саймон вскочил.
– Я разведу огонь.
– Я так рассчитывала получить назад залог у домовладельца, – сказала мамочка. – Надеюсь, он не потребует с нас возмещения убытков.
– Какие убытки! – сказала я. – Никаких убытков. Ему надо просто достать трейлер со дна и просушить.
– Думаю, нам пора сниматься с места, – сказала мамочка. – Хотя я бы с удовольствием пожила здесь еще немного. Мне всегда казалось, что мы неспроста задержались в этих местах. Может, должны были извлечь какой-то урок. А теперь думаю: ну и черт с ним!
– Я урок извлекла. Заглянув в глаза смерти, потеряв все, что имела, я поняла, что нет ничего ценнее жизни, а материальные ценности не значат ничего. – Я нежно улыбнулась Саймону.
– Мод, ты просто не представляешь, до чего я рада это слышать, – сказала мамочка. – Нет ничего ценнее жизни. Я готова повторить это тысячу раз.
– «Солнце ласково глядело Сквозь тенистые деревья, Говорило… «Правь любовью, Гайавата!» – сказала Мариэтта.
– И ты права, Мариэтта, – сказала мамочка. – Ох, детки! Когда рожаешь ребеночка, даже не догадываешься, что и через двадцать лет тебе придется ежедневно общаться все с тем же визжащим, орущим, капризным типом. Столько лет вы, девочки, только и знали, что ругаться, злиться, плевать на всех и вся и ненавидеть окружающий вас мир! Так что теперь, когда вы говорите, что нет ничего ценнее жизни, и цитируете такие прекрасные стихи, я тронута до слез.
Она подошла ко мне и обняла. Эмоции у мамочки редко сопровождаются действиями. Она оказалась холодной как ледышка.
– Дорогая ты моя, сделай мне коктейль, – сказала она.
– Коктейль для трупа, – сказала я. – Леопольд, джин на кухне.
– Я вам не слуга, – сказал он.
– Конечно, не слуга, – сказала я. – Ты милый, хороший, добрый мальчик.
Расплывшись в довольной улыбке, он сунул мне в руки кружку с какао и отправился на кухню.
– Боюсь, мне это не под силу, – сказал Саймон, сопевший и кряхтевший у камина. Сунув под полено газету, он пытался развести огонь. – А, чтоб тебя! Там что-то живое! Только бы не мышь!
– Нам надо продумать наши планы, – сказала мамочка.
– Леопольд, какао изумительное! – крикнула я. Саймон попытался вытащить из камина пылающую газету.
– Благодарю, – сказал Леопольд, появившийся из кухни с бутылкой джина. – В каждую кружку я добавил по кусочку настоящего мексиканского шоколада, молоко и сахар. Без этого растворимое какао – гадость.
Дым из камина пополз в комнату. Саймон поднялся с колен и отряхнул руки.
– Что там было в камине, я так и не понял, но оно убежало, – сказал он. – Мне что, сложить все обратно и зажечь заново? Честно говоря, я толком не знаю, как топить камин. И пальцы окоченели.
– А в замке, где ты вырос, разве не было каминов? – спросила я.
– Меня от этого купания до сих пор озноб бьет. А с каминами я дела почти не имел. Я же большую часть года проводил в школе.
– Он хочет сказать, что в замке огонь разводили слуги, – сказала мамочка. – Я читала об этом в романах.
– Что-то горит, – прошептал Теодор. – На помощь!
– Да нет, что вы, – сказал Саймон и сел на диван.
– У тебя с ним один размер, – сказала я. – Мариэтта, гляди, как на нем сидят твои юбка с жилетом. – Я подошла и пристроилась рядом с Саймоном. Мариэтта уселась по другую сторону.
– «Но по-прежнему смеялся. Но по-прежнему пел громко. Он костер поправил только, Чтоб костер горел светлее. Чтоб кидало пламя искры», – сказала Мариэтта и, взмахнув своими противоестественно пушистыми ресницами, окинула Саймона томным взором.