— По-вашему, значит, дело это стоящее? — спросил он Сотникова, внимательно разглядывая его суровое, обветренное лицо.
— Как же не стоящее, если в депо нашем каждый день растет число тяжеловесников! А знали бы вы, с каким трудом это новое дело рождалось. Чего только не говорили тогда о нем! «Где профессоров раздобудете? Кто лекции будет читать?» А зачем, спрашивается, профессора для такого дела? Разве профессор лучше машиниста-стахановца сможет научить уходу за паровозом, умению использовать профиль пути нашего участка и многим другим практическим вещам?
Никандр Филимонович испытующе посмотрел на майора Булавина, как бы прикидывая, согласен ли он с ним. Заметив улыбку на его губах и не зная, как расценить ее, он торопливо добавил:
— Я, конечно, не к тому это говорю, чтобы охаять профессоров. И в мыслях такого у меня нет. По теоретической части нам с ними не тягаться, а практику они ведь у нас заимствуют, потому как наша практика, надо полагать, помогает им двигать вперед теорию. Верно я говорю, товарищ майор?
— Верно, — согласился Евгений Булавин, дивясь юношескому задору старика.
— А вот когда приходит Сергей Иванович Доронин в наш лекторий, — продолжал Никандр Филимонович, ободренный вниманием, с которым слушал его майор Булавин, — и читает свои беседы-лекции о том, как лучше провести по нашему участку тяжеловесный поезд, как вы думаете, верят ему или не верят другие машинисты? Верят, конечно, потому что Доронин сам регулярно водит такие поезда.
Помолчав немного, прислушиваясь к паровозному гудку, Никандр Филимонович продолжал:
— Я вот тоже интересуюсь. Хожу .в лекторий. И, уж можете не сомневаться, хорошо теперь знаю, где Сергей Иванович думает разгон поезду дать, где придержать его. А на остановках мы теперь ускоренный осмотр всем буксам производим, чтобы любую неисправность во-время ликвидировать.
— Значит, вам-то от этого лектория прибавилось немало хлопот? — усмехнулся Булавин.
— Конечно, как же иначе? И ведь так со стороны кто-нибудь подумает: к чему бы, мол, старику, эти дополнительные хлопоты на себя брать? Сосед мой по квартире, расценщик паровозного депо Аркадий Илларионович Гаевой, так и спросил меня об этом однажды. А секрет тут совсем простой.
Никандр Филимонович, прищурясь, пристально посмотрел на Булавина и, расстегнув шинель, достал из кармана гимнастерки аккуратно сложенную бумажку.
— Вот письмо от сына с фронта получил, — сказал он, протягивая майору исписанный листок. — Пишет, что орденом Славы его наградили. Чем я могу ответить на это, как не стахановской работой на своем посту?
4. Расценщик Гаевой
Комната, в которой работал расценщик паровозного депо Аркадий Гаевой, была очень маленькая. В ней стояли всего два стола да шкаф с делами. Единственное окно ее было до половины завешено газетой, так как комната находилась на первом этаже и в окно часто заглядывали любопытные, а Аркадию Илларионовичу это действовало на нервы.
Лысоватый, гладко выбритый, застегнутый на все крючки и пуговицы форменной тужурки, расценщик Гаевой сидел за столом и, улыбаясь, смотрел на своего помощника Семена Алехина, худощавого парня со всклокоченной яркорыжей шевелюрой и сердитым выражением лица.
— Ну и наивный же ты детина, Семен, — снисходительно говорил Гаевой, подавая Алехину замусоленные листки нарядов. — Все за чистую монету принимаешь. Сам посуди, мыслимое ли дело? Норма выработки и без того высокая, а у Галкина, изволь полюбоваться, двести пятнадцать процентов набежало. Чудеса, да и только!
— Под сомнение, значит, ставите эту цифру? — сдвинув рыжие брови, спросил Алехин, склонившись над бумагами и исподлобья глядя на Гаевого.
— Наше дело маленькое, — усмехнулся Гаевой, длинной узкой ладонью приглаживая жиденькие волосы на затылке. — Наше дело расценить выполненную Галкиным работу, а уж начальство само пусть проверяет, каким путем этот процент достигнут. Мне-то ведь не жалко, что парень наловчился проценты нагонять.
— Да что вы говорите такое! — воскликнул Алехин, вспыхнув от гнева. — Разве случайно Галкин эти двести пятнадцать процентов выработал? У него ведь все время было около двухсот. Вот, пожалуйста...
Алехин стал торопливо листать толстую канцелярскую книгу, но Гаевой пренебрежительно махнул рукой:
— Брось, Семен. Я и без того помню, сколько он вырабатывает, но мне-то что до этого? Я ведь против него ничего не имею. Не из моего кармана деньги парню платят.