— А что это за парень? — киваю я на дверь.
— Юрасик? Он, можно сказать, твой охранник. Не бойся его. Ему запрещено на тебя смотреть и прикасаться к тебе. Только мне это позволено, ‐ он наклоняется, слюняво целует мои губы. — Что — то еще надо? — спрашивает, уже стоя у двери.
Думаю несколько секунд, а потом озвучиваю свое желание:
— Ром и колу.
Да, хочу забыться на какое-то время, а сочетание этих напитков идеальное для меня. От подобного коктейля голова никогда не болела. При условии, конечно, что ром не дешёвая подделка. Но такое Борька не пьет.
— Твои предпочтения не меняются, — фыркает он и, забрав остатки рваного им платья и пустой поднос, уходит.
А я разглядываю одежду: носки и длинная футболка. Нижнего белья нет, брюк тоже. Но делать нечего, вытираюсь полотенцем и одеваюсь.
А затем хожу по подвалу, ища, куда пристроить полотенце. У той части стены, к которой прикреплена цепь, есть небольшой выступ, на него я и вешаю полотенце.
Потом продолжаю ходить, слоняться из угла в угол, длина цепи позволяет, а еще она гремит, звякает, и этот звук неожиданно успокаивает, а то тишина давит на уши.
Мысли скачут и издеваются надо мной. Одна твердит: надо выбираться отсюда. Вторая: хрен у тебя получится. Шанс есть — подчиниться Борьке, делать все, что он хочет, но я сомневаюсь, что в некоторых моментах я смогу. Остатки какой-никакой гордости не позволят.
Дверь вновь начинает открываться. Ко мне заходит парень-молчун. Он заносит в помещение деревянную табуретку, на которой стоят две бутылки: стеклянная с ромом, в пол-литра, и пластиковая с колой, в два. Еще на табуретке есть стакан, высокий хайбл, и тарелка с нарезанными фруктами. Парень уходит, а я медленно подхожу к табуретке. Ром дорогой, мой любимый, и фрукты тоже. Борька, действительно, знает, что я люблю. Откупорив запечатанную бутылку, делаю себе коктейль и выпиваю первый стакан довольно быстро. Тут же приходит спасательная лёгкость в теле и в голове. Пристально смотрю на стакан в моей руке, потом на бутылку. Стеклянные. Появляется жуткое желание — разбить и полоснуть осколком вены. Но нет. Мне еще рано умирать, и не здесь и не так, как рабыня на привязи.
Второй стакан рома с колой уже пью медленней, заедаю фруктами. Можно сказать, наслаждаюсь, даже пробую играть с цепью на ноге, почему-то забавляет. Истерика, наверное, притупленная алкоголем. А на третьем стакане понимаю: все, я сейчас вырублюсь. И я позволяю сну проникнуть в мое сознание, едва забираюсь под одеяло.
Сначала мне ничего не снится. Потом черно-белые картинки начинают мелькать перед глазами. Я переношусь в траурный день. В тот, когда я похоронила мужа.
Мы стоим на кладбище, смотрим, как дубовый лакированный гроб опускается в вырытую могилу. Затем его закапывают. Все происходит ужасно медленно и я, вместо того чтобы смотреть, как засыпают последнее пристанище тела моего мужа, вожу взглядом, вглядываясь в лица присутствующих.
Коллеги, подчинённые, дальняя родня, Демьян, Борька… последний в этот момент тоже смотрит на меня с усмешкой, шепчет одними губами, но я понимаю:
— Ну вот и все.
У меня слеза бежит по щеке, тоже медленно, тягуче. Я пытаюсь ее вытереть, но все равно ощущаю влагу на лице.
Мгновенно пробудившись, резко открываю глаза и вижу, как на меня смотрит пара черных маленьких глаз…
Я сперва даже не верю. Ну не может быть, чтобы Борька…
Но нет, мне не мерещится:
— Алешка, — шепчу я, и тут же мой самый верный друг, уткнувшись в меня влажным носом, начинает вылизывать мои щеки.
8
Я прижимаю Алешку к себе, глажу, целую, вдыхаю запах — от него еще пахнет моими духами. Маленький зверь, лизнув меня в нос, залезает под одеяло и кладёт свою белую мордочку мне на плечо. Мы лежим так, почти неподвижно, несколько минут, а потом засыпаем.
Кажется, во сне я плачу. Ведь, пребывая в мире сновидений, я как наяву вижу то, что было год назад.
— После смерти человека, если он не оставил завещания, как в нашем случае, все его движимое и недвижимое имущество распределяться между наследниками. Я решил, что мне достанешься ты, — выпуская дым колечками, говорит Борис.
Он под наркотой, даже рукав еще засучен. А рядом, на стеклянном столике, лежит использованный шприц. Вот он сорвался, твою мать, уже в наглую, у всех на виду. Хотя все, работающие в доме, прекрасно знают о пристрастии младшего хозяина.
— Борька, ты что-то путаешь, я не наследство, я наследник, — заявляю, разрушая пальцем одно из дымных колец. Я сижу напротив него и не по своей воле, он меня позвал якобы поговорить.