Джексон встаёт, но не торопится. Он смотрит на сестру, запоминая, как будто страшится, что не увидит её долгое время. Бейли чувствует то же самое. Как тогда, когда он только приехал и обнимал её возле дома, она ощутила, что было бы лучше, если бы парень не приезжал, так и сейчас девушка осознаёт, что они расстаются на неопределённый срок.
Ей не хочется этого. Она любит Джексона, несмотря на то, что его появление разрушило её жизнь вместе с браком родителей; любит, потому что он был именно таким братом, о котором она всегда мечтала; любит, потому что знает, что для него она — всё, и просто не может не отозваться на его просьбу о семье.
Но также девушка знает, что если он останется, то остановит её. А она слишком долго медлила, слишком долго терпела и надеялась непонятно на что, пришло время меняться.
Джексон хочет что-то сказать, но молчит. Что принято говорить в таких случаях? Он не умеет прощаться. Что ни скажи, всё не то. И Уиттмор просто улыбается. Кривит губы в знакомой самоуверенной улыбке, словно собирается выйти только на секунду. Ловит ответную — до того, как уголки губ Бейли опустятся, — и уходит, оставляя позади то, что хотел защитить, но сам же и разрушил.
Оставляя её вместе с мужчиной, которому отныне она вручает свою жизнь. Но сейчас Джексон этого не знает, никто не знает. Кроме самой Бейли.
Питер ждёт, что она заплачет, а ещё у него дико болит голова от них обоих. Он тянет ниточки клубка вокруг девчонки, но только петли затягивает. И становится понятно, что Бейли Финсток, его верное оружие против альфы, — это одна большая проблема. Он представляет, как теперь она будет пытаться бороться с Джеймсом, примкнув к Скотту, как расскажет ему всё, что знает, и долбанутая команда ребятишек будет кидаться игрушками в психа. Действительно ли он так хочет вновь стать альфой, чтобы впутываться во всё это? Стоит ли игра свеч?
Бейли оборачивается. Она без очков, но мужчине кажется, что его прекрасно видят. А вот он видит её сквозь грязную призму — ни следа печали или грусти на лице девчонки нет. Только решимость. И Хейл понимает, что она его оценивает.
— Теперь ты, — говорит Бейли, и он её не узнаёт. Может, дело в том, что без очков лицо Финсток кажется иным, но Питеру кажется, что это не совсем её лицо.
Бейли Финсток была ребёнком, она смеялась в любой сложной ситуации и даже пыталась рассмешить смерть. Девушка, сидящая перед ним сейчас, — тоже ребёнок, но такой, что ломает вещи и способен делать это с детской жестокостью.
И новая Бейли интересовала Питера, потому что сама тянулась к нему. Нуждалась в нём. Возможно, и он нуждался в ней, именно такой, какой она стала теперь?
Финсток усаживается, скрестив ноги, и склоняется к нему. Её глаза гипнотизируют, манят, обещают. Он не может понять, что девушка пытается ему сказать. Что он не сможет её использовать? Что она собирается найти Скотта в этот самый момент?
Но вместо всего Бейли задаёт вопрос:
— Ты хочешь стать альфой?
И в этот момент всё меняется для обоих. Каким-то образом Бэй избегает роли марионетки. Они словно играют: Питер почти выигрывает шахматную партию у дурачка, а в конце тот берёт и ставит ему шах.
С выводом Хейл не торопится. Он привык ждать. Ступать на почву, не проверив, он не станет.
— Хочешь спасти Джеймса, как и Наоми? Думаешь, сможешь обойтись без крови, пытаясь от него избавиться? Придумала план, в котором я буду плясать возле МакКолла и помогать вам победить страшного серого волка?
— Ни Скотт, ни остальные ничего не должны знать ни о Джексоне, ни о том, что Джеймс был здесь, — не соглашается Бейли.
Питер подаётся ей навстречу. Эта Бейли похожа на Джексона: у них одна сталь в глазах.
Мужчина ждёт, что смеющийся ребёнок вернётся и снова попросит его не уходить. Он не знает, что пути назад нет, не знает, что тьма получила пропуск.
— Ты не хочешь рассказывать МакКоллу и его стае?
Их лица совсем близко.
— Если скажем, они не дадут нам сделать то, что мы собираемся сделать.
— И что мы собираемся сделать?
Её лицо почти касается его, и тёплое дыхание опаляет губы. В этот миг Бейли не похожа ни на воробья, ни на ребёнка, ни на проблему; впервые они на равных, впервые хотят одного и того же. И Питер понимает, что всё это время, сталкиваясь с ней, спасая, следя за шустрой неприятностью, он шёл именно к этому. Ему действительно была нужна Бейли, но сам он до этого никогда по-настоящему не был ей нужен. У неё были надежды, был Стайлз, был дядя — все те, в кого она могла верить как в защитников, как верят дети, прячущиеся от монстров под одеялом. Эта Бейли не верила ни в кого, кроме себя; но он был нужен ей, чтобы достичь цели, так же, как она была нужна ему.
Теперь они на равных.
Ещё до того, как девушка ответит, Питер знает ответ.
В конце концов, ему удалось разгадать Бейли Финсток.
— Мы собираемся убить Джеймса.
========== Глава 8 ==========
Питер перехватывает девичью ладонь вполне привычным движением. И непривычным — убирает её обратно под одеяло.
— Что ты творишь, — отфыркивается Бейли, и мужчина едва ли не с головой укрывает её покрывалом, словно желая завязать в узел и выкинуть в окно.
Финсток успевает порядком надоесть Хейлу за то время, что лежит в больнице. Воодушевлённый словами «Мы собираемся убить Джеймса», он приходит снова, но вместо плана слышит несусветные глупости.
Бейли говорит обо всём подряд, кроме того, что действительно его интересует. Она как выключатель, который щёлкают туда-обратно: тараторит без умолку, а затем затихает, и всё по кругу.
Финсток прячется от него за словами, опускает занавес на сцену театра, оповестив об антракте раньше положенного. Но сколько бы она ни старалась, это пустое. Хейл уже видел её — настоящую её — и возвращаться к прежней версии не торопился.
И он ловит её в молчании, в которое она погружает палату. Бейли словно глубоко задумывается или уходит в дальние закрома памяти; лицо её замыкается. Чем-то она напоминает расстроенный инструмент.
С такой Бейли Питеру хочется говорить: с той, что сказала ему заветные слова — хладнокровной, рациональной и где-то жестокой.
Он щёлкает её по носу, приводя в чувство, и до того, как мрамор кожи оживает и теплеет, Хейл ловит улыбку, ради которой можно и повременить, — в чём-то снисходительную, в чём-то обещающую.
И ему это нравится. За этим он пришёл, — не за треплющимся ребёнком.
Финсток вскидывает руку в защитном жесте, и он её перехватывает. Для него это не впервые. Впервые — укрывать её одеялом под смущённый взгляд, тёмный из-за кругов под глазами: девушка почти не спит.
Она не может сомкнуть веки, оставаясь одна, а это почти всё время. К ней заходят разве что врачи (в основном — Мелисса) и дядя. Последний сидит долго, с несвойственной ему растерянностью разглядывая племянницу, из-за чего, несмотря на эфемерное чувство безопасности близ родного человека, сон не идёт.
Друзей Бейли не видит. Не потому, что не приходят, — она просит не впускать. Девушка скучает по ним, — по Стайлзу в особенности, он её первый друг за многие годы, — но ей нужно собраться с мыслями и разложить всё по полочкам.
Требуется несколько дней, чтобы звонкое несогласие Стайлза перестало сотрясать больничные коридоры. Наверное, он бы продолжил ходить, если бы шериф не выволок сына за ухо, а потом — ещё раз, и ещё.
Что он сказал ему, из-за чего Стайлз перестал приходить, Бэй не знает. И удовлетворённость соревнуется с тоской.
Да, когда выздоровеет, ей придётся с ними видеться и делать вид, что всё хорошо. Но сейчас, устранив Джексона и на время «обезвредив» стаю, Финсток может занять себя героем своих кошмаров — Джеймсом Скоттом. Она бы и рада поделиться этим с ними, но они не поймут.
Все они — Скотт, Стайлз, Кира и Лидия — хорошие, правильные до зубовного скрежета. Что ни говори, а убийство никто из них не поймёт. Может, Стайлз не осудил бы, может, принял бы её сторону, — она не знает. Но знает, что он и Скотт — лучшие друзья с детства, и Бэй не имеет права перетягивать его на свою сторону.