Мужчина приподнимает брови и едва успевает поймать её за локоть, когда она оступается. Он рывком усаживает её себе на колени. Патриция качает головой и вздыхает, жалуясь на нелёгкую долю матери, пока Бейли, застывшая и забывшая, как дышать, бледнеет от нехватки кислорода.
Она отчаянно пытается сгладить ситуацию, хотя непохоже, что Пат хоть что-то смущает, в отличие от дочери:
— И, кстати, чего это ты всем отцом угрожаешь? Вы разве не разводитесь?
— Да когда нам заниматься разводом, если с тобой невесть что творится? Думаешь, уехала, а мы тут будем имущество делить? — женщина фыркает. — Мы себе места не находим, потому что наша дочь может споткнуться и сломать шею, — Бейли рычит, вновь раздражённая донельзя, пока Питер, точно довольный, явно согласен с каждым словом. — Чем копаться в чужих отношениях, со своими разберись.
— С какими — своими?
— А у тебя их несколько? — подкалывает Пат и смеётся, глядя на дочь.
— Мама!
— Даже не пытайся меня убедить, что Питер решил присматривать за тобой по доброте душевной, — продолжает миссис Финсток. — Знаю я, чем нынешняя молодёжь занимается.
Бейли смотрит на мужчину, который даже дар речи потерял от такого предположения, и улыбается.
— Ма, он же старый.
— Дочь, скажу по секрету: если младше твоего отца, то никаких проблем, — пожимает женщина плечами.
Смех давит девушку, она закрывает рот ладонями, чтобы заглушить его, боясь привести на шум персонал, но он всё звенит и звенит, и мать, истосковавшаяся по своему ребёнку и переживающая за него, улыбается.
Бейли почти не звонила с тех пор, как уехала, и в последний раз она слышала её смех ещё до того, как та узнала про развод.
Сейчас, даже видя её в больничной палате, в сорочке, с бледным лицом и синяками под глазами, она счастлива. Её дочь жива и в порядке, и рядом с ней человек, пообещавший, что так будет и впредь.
Она приходит в себя, только когда слышит звук шин.
— Кажется, твой отец вернулся, — произносит она с неохотой. — Не думаю, что он готов видеть будущего зятя.
— Мам, — уже ни на что не надеясь, одёргивает Бэй.
— Запомни: не ведись, как я, на гору мускулов; главное, чтоб мозги на месте были, — постучав пальцем по виску, наставляет Пат, а сама уже поднимается из-за стола. — Люблю, целую, береги себя. Ещё созвонимся. До свидания, Питер.
Последнее, что они видят, — прощальный жест, а затем экран гаснет.
— Она отключилась, — резюмирует девушка, не веря, что мама могла сказать столько всего и уйти. — Невозможная женщина.
Бейли поворачивается взглянуть на Питера, и улыбка выбивает её из колеи. Правда, смотрит он не на неё, а на погасший экран, и она пододвигается, словно стараясь увидеть то же, что и он.
Когда девушка начинает ёрзать на его коленях, мужчина едва наклоняет голову набок, и Финсток, слишком усталая, чтобы злиться или смущаться в сотый раз за день, бросает в сердцах:
— Чего смотришь? Не собираюсь я слезать, сам усадил. Мой стул, моё место, — очередное «мой…» она не договаривает и вовремя прикусывает язык.
— Значит, я старый? — не услышав, спрашивает он, и шёпот щекочет ухо.
Хейл подаётся вперёд, и спиной Бейли чувствует жар его груди. Она захлопывает ноутбук с рваным «ой!» и прижимает технику к себе. Дрожащими руками сжав матовую поверхность, девушка оборачивается, и её лицо оказывается слишком близко к его.
— Да как сказать. Издали не особо видно, а так — вот, смотри, морщинка, — и тычет пальцем ему в щёку. — И тут, — перемещает на лоб, и взгляд цепляется за морщины возле глаз — следы улыбок. Должно быть, когда-то он часто улыбался. Её палец опускается на его губы. — Чему ты улыбался две минуты назад?
— А почему тебя это волнует? — Питер спокоен, и это так контрастирует с состоянием Бейли, с сердцем, свирепо бьющимся о грудную клетку.
— Потому что с тобой легче говорить, когда ты не пытаешься выкинуть меня из окна.
— Я могу сделать это с улыбкой, — отвечает.
— А, ну да, — девушка закатывает глаза и перекидывает ноутбук на койку.
— Но если хочешь порадовать меня, может, наконец, поговорим о Джеймсе? — предлагает Питер, и настроение Бэй тут же улетучивается.
Одно напоминание имени вызывает рвоту, и иллюзия нормальности исчезает. Бейли порывается встать и забиться под спасительное одеяло на койке, но её удерживают, и только и остаётся, что глядеть исподлобья.
— Ты сказала, что мы собираемся его убить.
— Сказала — значит, так и есть.
— Я и сам могу справиться.
Бейли фыркает:
— Ты не веришь в это. Может, ты и властолюбивый идиот с манией величия, но не самоубийца, — выдаёт как на духу. — Потому что даже у тебя есть правила, по которым ты играешь. У Джеймса их нет. Ты попытаешься разорвать ему горло, а он посреди боя достанет пистолет, и… — она складывает пальцы наподобие оружие и приставляет к его лбу. — Пуф, — девушка сглатывает и продолжает: — Или ты думаешь, никто до тебя не пытался? По-твоему, Девкалион был слабее его?
— Знаешь о Девкалионе?
— Я знаю многое, если ты не заметил. Знаю, ты всё ждёшь, что я внезапно выдам весь такой из себя гениальный план или положу туз в рукав. Знаю, что надоела тебе, и ты подумываешь о том, не проще ли использовать меня как наживку, потому что Джеймс не любит делить с кем-то игрушки. Я знаю, Питер. Я… — взгляд Бейли ускользает, она прячется, стыдится, и мужчине приходится ухватить её за подбородок, чтобы Бэй вновь посмотрела на него. — Я знаю Джеймса лучше кого бы то ни было. И ещё знаю… точно знаю, что он доверяет мне.
— Почему?
Питер так близко, что его вопрос, не успев слететь с его губ, касается её.
— Откуда ты его знаешь?
Бейли дрожит. Бежать ей некуда, но она слишком устала, чтобы хотя бы попытаться. Устала от лжи, притворства и страха; устала от всевидящих глаз, наблюдающих за ней годами. Если смотреть в бездну, она посмотрит в ответ, — для девушки это ясно как день.
— Как давно?
— Я…
— Джексон думает, это он навёл на тебя волчонка, — Питер ощущает, как тело в его руках обмякает, сдаваясь. Умом мужчина понимает, что должен быть доволен — секреты прочь, но почему-то этого не испытывает. — Но ты и Джеймс — всё случилось раньше?
Она закрывает лицо руками. Сначала кажется, что Финсток плачет, но всхлипов не слышно. Питер уже жалеет, что завёл разговор сейчас, — не с такой Бейли он хотел говорить. Но, когда вновь видит её, всё встаёт на места; есть вещи, к которым мы приходим только через призму чувств, через поступки, которые можем никогда не совершить, если всё, чем руководствуемся, — это ум.
Бейли напугана и зла, боится и ненавидит. Сказала бы она то, что удержало его здесь, если бы не чувствовала всего этого? Она не хочет ни власти, ни справедливости. Жестокость её порождена страхом.
Девушка на его коленях, стыдящаяся правды и одинокая, и та, другая, с холодной головой сказавшая: «Мы собираемся убить Джеймса», — это Бейли. Смех и ярость, нелепость и рациональность, добросердечие и зверство — это Бейли.
— Я не могла сказать ему «нет», — еле слышно говорит она.
Девушка смотрит мужчине в глаза, не отводя взгляда, и лицо её — круглое и белое, как луна — морщится, когда мимо палаты кто-то проходит. Финсток выучила расписание, время обхода не скоро, всё в порядке.
— Что ты сделала, Бэмби?
Ласковое прозвище, данное Наоми, или спокойный голос, принуждающий ответить, а может, всё вместе, действует, и она вымученно улыбается.
— Я была там, в Детройте, когда Девкалион вернулся. Ехала с ним в одной машине. И пистолет, из которого стрелял Джеймс. Это была я. Я дала ему пистолет.
***
Детройт, несколько месяцев назад
Бейли ненавидит белобрысый парик и солнцезащитные очки, натирающие переносицу. Её очки никаких удобств не доставляют. Да ещё эти линзы, которые к вечеру начинают сохнуть прямо на глазах.