Возникает дикое неистовое желание избавиться от этих образов. Потери продолжают сжирать её изнутри, им всё равно, сколько прошло времени; раны от них нарывают и сейчас.
А потеряла Бейли троих: подругу, возлюбленного и… себя. Она продолжала быть нелепой смешной девчонкой для окружающих, и ей удавалось их обмануть, а иногда она и сама обманывалась. Но всё это – маска, треснувшая и расколотая укусом Наоми Марл.
Девушка запихивает воспоминания об Алисии и Джеймсе куда подальше. Они, как мухи, жужжат в мозгу. Думай о другом, Бейли. Ты ведь существовала и до них, эти двое разбили тебя, но ты была и до них.
Кем же ты была?
– Я хотела стать хирургом, – вспоминает Бейли, и голос её ломается. Она выпаливает слова с каким-то свистом и сама не верит, что сказанное вообще возможно.
Она – и врач? Спасать жизни у неё не получается. Напротив – столько людей погибло по её вине. Ей бы больше пошло быть патологоанатомом.
– Ты всё ещё можешь им стать.
– Могу ли? – сомневается девушка.
Питер поворачивает голову в её сторону и, наконец, открывает глаза:
– Ты можешь делать, что хочешь. Перестань прикрываться Хеймсом, даже с таким грузом на плечах ты все эти годы могла делать, что хочешь.
– Это не так.
– Я прав, и ты это знаешь, – усмехается мужчина. – Вот если бы Наоми сказала что-то не то – давно осталась бы без головы. Но не ты. Тебя он не убьёт.
С этим Бейли не спорит. Она и без Питера это знает. Её жизнь никогда не была разменной валютой в их с Джеймсом отношениях.
– И давно ты знаешь? – всё-таки интересуется девушка. Не то чтобы это имело значение, но всё это время она считала, что Питер в этом и видит её мотив, – спасти саму себя.
– С тех пор, как он принёс руку Наоми. Я подумал, никто так не бесится из-за того, кто ему не нужен.
Финсток кивает, соглашаясь с доводом, и уже через секунду кривится, не брезгливо, но с горькой иронией:
– Как-то он принёс мне мозг парня, чуть не сбившего меня на мопеде, и подал в миске как желе.
– Похоже, ты многое для него значишь, – подтрунивает над ней Питер.
– Не настолько, чтобы не угрожать мне, – в тон ему отвечает девушка, но лицо её серьёзно. – Я в безопасности, но не могу уйти: на мою семью его милость не распространяется.
«И только?» – думает Хейл с еле ощутимым разочарованием от того, что вся таинственность вокруг девчонки имеет настолько простое объяснение.
– Как насчёт того, чтобы пожаловаться папочке?
– Папа стар и болен, – с раздражением отвечает Бейли. – Может, когда-то он и был альфой, от одного упоминания которого любой оборотень мочил в штаны, но теперь ссохся, – она вздыхает и продолжает: – К тому же с точки зрения волчьих законов Джеймс имеет полное право убить всех нас.
Заинтересованные огоньки в глазах Питера на долю секунды вынуждают её подумать: «А не замолчать ли мне? И пусть думает, что хочет, пусть гадает», – но она продолжает, и голос её звучит буднично:
– В молодости мой отец состоял в стае альф.
Знать оборотней – так их когда-то называли. С ранних лет волчата мечтали стать частью великой стаи, и подобные слова не могли не вызвать восхищения. Однако всё, что испытывала по этому поводу Бейли, – горечь. Она бы всё на свете отдала за то, чтобы её отец был обычным.
– Первые беспорядки начались, когда ушёл Бенджамин Марл. Их вожак – старый Грегори Скотт – был в ярости. Они, такие всемогущие и несгибаемые, оказались бессильны перед женщиной, похитившей сердце волка. Это позор, смыть который можно лишь кровью. Грегори велел стае найти Бена и убить, но того и след простыл. Любой бы оставил всё как есть, но не Грег: неудача только подлила масла в огонь, – девушка переводит дыхание. – Он был готов годами искать Бенджамина и его жену, но фортуна улыбнулась ему, и спустя несколько месяцев старик узнал, где они скрываются. Все думали, что он убьёт их, и на этом всё закончится. Не тут-то было, – Бейли улыбается, однако улыбка похожа на гримасу. – Смерти двоих ему показалось мало. Он решил подождать, пока они утратят бдительность и пустят корни; когда на свет появится их дитя. Грегори издал указ: смерть предателя – в искупление его греха, смерть его близких – за раны, нанесённые собратьям, и раболепное существование его ребёнка – в уплату утраченного члена стаи.
Автобус подпрыгивает на ухабах, но ни Питер, ни Бейли этого не замечают. Хейл смотрит на девчонку, и пазл начинает складываться в картинку, все недостающие детали встают на свои места. А Финсток с трудом перемалывает языком слова: первый и последний раз, когда она это рассказывала, случился три года назад. А потом Алисия, выслушавшая всё с нехарактерным для неё терпением, умерла.
– К тому моменту, как Грегори забрал Наоми, мой отец уже ушёл из стаи. Ему хватило указа, чтобы понять, чего ожидать, но от моей матери он не оступился. Папа знал, что их не убьют, пока… пока я не появлюсь на свет. Он увёз маму, взял её девичью фамилию, а когда она заговорила о ребёнке – не зная, что за этим последует, потому что папа скрыл это от неё, – он… – здесь Бейли морщится, точно не одобряя выбор Лукаса. – Отец решил, что сумеет перехитрить Грегори. Он был готов на всё, чтобы защитить маму, поэтому… Он… Ну…
– Джексон? – подсказывает Питер.
– Да, – выдыхает Финсток. – Папа подумал, что Грегори может решить – это и есть его семья. Ему хотелось, чтобы он забрал Джексона. Но та женщина умерла при родах, а сам Джексон просто исчез. Не знаю точно, что произошло, может, его мать о чём-то догадывалась, но до недавнего времени, – пока Джекс сам не явился в наш дом, – отец не знал, где он и что с ним.
– И тут Патриция узнаёт, что муж ей изменил, и подаёт на развод?
– Папа облажался по всем фронтам, – подтверждает девушка. – Тут-то он и выложил ей всё начистоту: про стаю, указ и прочее. Ведь Грегори мёртв, чего бояться? Вот только к тому времени меня уже давно нашёл Джеймс. И он совсем не думает, что «закон» умер вместе с его отцом.
– Почему Джексон думает, что Джеймс заинтересовался тобой из-за него?
– А, это. Джекс сначала нашёл стаю, а уже потом – нас. Познакомился с Наоми и Джеймсом, и Джей сразу смекнул, в чём тут дело. Для него Джексон хуже Ноа. Она хотя бы не подставной ребёнок. Естественно, он не стал его просвещать по поводу всего. Так что брат думает, Джеймс как маниакальный психопат решил увязаться за ним, а сам он привёл его ко мне.
– Допустим, это правда. Почему тогда он не убил твою семью сразу, а тебя не забрал с собой?
– Потому что это Джеймс, – впервые улыбка Бейли кажется настоящей, – потому что ему было скучно, потому что… он мне понравился. Нет, я влюбилась в него, как только увидела. Открыла дверь – и влюбилась.
На Питера смотрит четырнадцатилетняя девочка, с вниманием и трепетом выслушивающая россказни волка. Девочка, тайком выведавшая у отца, что рассказанное – правда; девочка, доверившаяся сумасшедшему, ведь он пощадил их.
– Он обещал, что всё будет хорошо, что мне нужно лишь быть рядом, и я была. Я ждала его днями и ночами, боялась, что с ним может что-то случиться. Джеймс всегда приходил в крови, – не своей, конечно, но каждый раз у меня заходилось сердце, и он это видел и ему это нравилось – то, что кто-то заботится о нём.
Смешно, но Питер его понимает. Понимает, как гипнотизируют большие серые глаза, как влечёт глубина взора – дымная и густая. В упрямом лице Бейли таятся детские черты – не припухлость ребёнка, а мягкость и невинность юности. И эта её чистота сглаживает чернь внутри них.
Пока рядом кто-то вроде Бейли, ты перестаёшь сам себе казаться чудовищем, и псих становится почти нормальным, а монстр превращается в защитника.
– Каждая девочка мечтает, что кто-то исправится ради неё. Но я не мечтала, – говорит Финсток. – Мне было всё равно. Я знала, кто он, с самой первой встречи. Это Джеймс рассказал мне о стае и указе, о том, что я, ещё не родившись, уже ему принадлежала. Для меня это не было проблемой, – она не отводит взгляда, смотрит прямо и просто, как и всегда. – Джеймс мне нравился, моя семья была жива, какое мне дело до того, что кто-то умирал по его вине? Какая мне разница? – голос опускается до шёпота. – Но Алисия была в ужасе. Она сказала, что я совершенно спятила, раз остаюсь с ним, а я не слушала. И она пошла к нему, эта самоуверенная девчонка. Что за дура!