— Пожалуйста, шериф.
И это её «пожалуйста», произнесённое, кажется, в сотый раз за последний час, показывает её всю — расчётливую маленькую женщину, не готовую и не умеющую прощать. Джеймс, Скотт, Стайлз — все они кем-то для неё были, все они её предали.
Все они породили месть, ставшую смыслом её жизни.
***
Бейли кажется такой маленькой, когда стоит за стеклом и смотрит на дядю. И перевязанные ладошки, и детская печаль — всё это трогает сердца медсестёр, и они шепчутся, жалея бедную малышку:
— Как же так…
— Что же всё-таки случилось?
Но что бы ни видели другие, как могли они знать, что на самом деле творится внутри неё? Огненный ад, смерть родителей, собственная вина, переплетённая с признаниями друзей, тяжёлое состояние дяди, — кто в состоянии понять это?
— Что ты задумала? — раздаётся над ухом шёпот.
— Он ведь очнётся?
Бейли и Питер смотрят на Бобби Финстока, возле которого пищит аппарат, помогающий ему дышать; врачи сделали, что могли. Остаётся только ждать, что мужчина откроет глаза.
Если откроет.
Когда Бэй оборачивается, Хейл видит, что лицо у неё мокрое, но сама она, похоже, этого не замечает. Она плачет тихо, и слёзы чертят дорожки на грязных от копоти щеках.
— Если я его потеряю… — не договаривает девушка, и голос её пресекается.
Питер не знает, как его ладонь оказывается на её щеке, не знает, почему слова её отзываются в нём глухой яростью.
— Что ты задумала? — повторяет мужчина.
— Зачем ты спрашиваешь, что я задумала, если и так знаешь? — отвечает она.
«Как такой, как ты, может быть альфой?»
Она права — Питер знает. Он всегда умел читать между строк, видеть мельчайшие изменения в чертах её лица, замечать, когда вопрос таил в себе ответ.
Джеймс убил её родителей, но винила она в этом Скотта. Потому что намерение первого было очевидно, а предательство второго — нет. «Ты не можешь быть альфой», — вот, что она стремилась ему сказать; вот, что навязчивой идеей осело в её голове.
«Отлично, — думает Хейл. — МакКоллу следует постоянно смотреть, что у него за спиной»
Питер хочет ещё многое сказать — отдёрнуть девчонку или с усмешкой поинтересоваться, каким образом она хочет лишить Скотта статуса альфы. А может, предложить способ его убийства, или даже поспособствовать столкновению МакКолла и Джеймса и посмотреть, что из этого выйдет.
Но он произносит всего два слова:
— Пойдём домой.
========== Глава 15 ==========
На смену скорби приходит апатия: проникает под кожу через высыхающие дорожки слёз. Не человек, а выключатель: щёлк — боль, щёлк — ничего, щёлк — злость, щёлк — ничего.
Бейли понимает, что так быть не должно. Не время становиться равнодушной сейчас, когда над пепелищем ещё так ясно ощущается вонь сгоревшей плоти.
Она и сейчас её чувствует, когда находится далеко от того места, под сумрачным небом с длинными закатными всполохами. Полотно небес, прежде вселяющее в неё безмятежность, предстаёт кошмаром. Словно синь — это кожа трупа, словно всполохи — прожилки крови.
Финсток опускает взгляд на спину Питера. Мужчина тащит её за руку и наверняка держит крепко, стискивает не хуже наручей, но она этого не замечает. Внутри Бейли живёт пустота.
И всё-таки, глядя на Хейла, она не может не спросить:
— Куда мы?
— Домой, — повторяет тот.
Бейли молчит, но какой-то частью себя понимает, что её дом в другой стороне. Дом, пахнущий смертью, безмолвный свидетель её трагедии. Девушке становится тошно; она ненавидит и дом Бобби, и этот город, и… Скотта. Пассивная снаружи, Бэй ощущает, как искрит в ней уголь, что называется сердцем, при воспоминании о нём.
— Ненавижу, — движутся только губы. — Я всех их ненавижу.
Плечи Питера напрягаются. Когда Бейли ведёт себя так — спокойно, почти ласково с виду, но говоря столь незнакомо, — он чувствует, как она на самом деле напряжена, как она… опасна. Она как запертый дом, наполненный газом — ядовитой мыслью, что живёт в ней и выжидает. И достаточно всего одной спички, краткого отсвета, и конец.
Единственное, что выдаёт Финсток, — это глаза. Стальные, похожие на расплавленное серебро, они молчат, и тем говорят о многом.
Он за плечи втаскивает её в квартиру и слышит, что она всё ещё говорит: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…». Лучше бы Бейли кричала, но вместо крика — только шёпот, и нет ему ни конца, ни края. Заплачь она снова, как при своём дяде, и то было бы хорошо. Но, выдавив три слезинки, Финсток прекращает, и слёзы копятся внутри неё, обжигая нутро.
Для слёз нужны чувства — радость или печаль. А у Бейли только глухая ненависть, которая, раскрывшись, выжжет пустыню внутри неё. Это пока она молчит; но совсем скоро Скотт МакКолл увидит, как его благими намерениями протянулась дорога в Ад.
Бейли разувается и скидывает куртку, — скорее на автомате, чем понимая, что делает. Питер смотрит на неё как-то странно; словно он не спас её, словно она всё-таки сгорела. И это заставляет что-то внутри неё зашевелиться.
Мужчина, которому никто не доверял, мужчина, которого все звали чудовищем. Бейли глядит на него и старается улыбнуться. Выходит плохо.
Она видела настоящего монстра: он называл её своим другом и обещал защитить. Даже Джеймс в этот момент не казался ей злом, каким Бэй видела его прежде. По крайней мере, он не был лицемером; она всегда знала, кто он и на что способен.
Джеймс и Питер — такие похожие и такие необоснованно разные, два типа, с которыми никто не хотел иметь ничего общего. Но у неё была связь с обоими, и по непонятным для Бейли причинам каждый из них по-своему её защищал.
А Питер и вовсе полез в огонь. Мужчина, ступающий по трупам ради власти, вошёл в горящий дом; мальчишка, свято верящий в ценность жизни, остался снаружи.
Бейли, в отличие от Скотта, не делит мир на белое и чёрное, хорошее и плохое. У неё представление обо всём более личное: либо своё, либо нет. Бобби и Джексон — свои, Скотт — нет. Стайлз и Джеймс существуют где-то на границе. Но насчёт Питера она уверена: свой.
И сейчас, когда её дядя в коме, а сводный брат неизвестно где, Питер Хейл остаётся единственным человеком, который ещё имеет для неё значение. И ей вовсе не хочется, чтобы он так на неё смотрел.
Питер отворачивается и уходит в другую комнату. Бейли с минуту стоит на месте, а потом идёт следом, и так они оказываются на кухне. При ходьбе девушка шаркает, и звук этот — скрип-скрап по паркету — действует мужчине на нервы. Он уже собирается сказать ей об этом, как она догоняет его и обнимает сзади.
Когда руки Бейли обвиваются вокруг его торса, когда лицо её утыкается ему в спину, когда она прижимается к нему всем телом, — Питер понимает, что действительно не спас её. Потому что в каждом её движении, даже в её дыхании осталось так мало от прежней Бэй.
Это не объятие Бейли Финсток. Она бы спросила, в порядке ли он сам, она бы могла заплакать или рассердиться, она бы ругалась, она бы скорбела, — но она бы никогда не спросила:
— Ты мне поможешь?
Бейли бы никогда не захотела убить человека.
Питер прекрасно знает, что она имеет в виду. Месть — его стихия. И вторгнувшаяся в это пространство Бейли его злит. Но когда он поворачивается к ней, удержав за руку, которую почти вывернул, она смотрит на него, как раньше.
Бейли смотрит на него, и во взгляде её нет расчёта. Она просто смотрит — доверчиво и как-то обезоруживающе. И ещё — с каким-то незнакомым ему выражением, из-за которого Питер ощущает в груди жжение.
— Питер? — зовёт она снова.
Скажи она его имя тем же тоном, что говорила до этого, — почти шипяще — Хейл бы задушил её, раздавил нежное горло одним движением. Однако голос у Бейли необоснованно притягательный, с неразличимой смесью эмоций, — такой чувственный и хриплый.
— Я собираюсь убить Скотта, — говорит она то, что он и так знает. — Ты мне поможешь?
Ни у кого нет права так смотреть на другого человека. Пальцы Питера соскальзывают с её запястья на локоть и сжимают ещё сильнее. Бейли даже не бледнеет.