— Не играй со мной, — предупреждает Питер.
— Я и не думала. Я всё ещё готова помочь тебе убить Джеймса. Но взамен… ты поможешь мне?
Когда она произносит имя Джеймса, Питера опаляет ярость.
— А разве ты не хочешь убить Джеймса? — в словах мужчины полно яда. — Это ведь он убил твоих родителей и устроил пожар.
Бейли смаргивает, но произносит:
— Я вовсе не оправдываю его. Просто сейчас меня больше волнует МакКолл.
— Интересно, почему? — язвит Хейл. — Джеймс разворотил нутро твоего отца, разорвал горло матери и отправил в кому дядю. Но ненавидишь ты именно Скотта. Отчего же?
Хватка становится сильнее. Напоминание о том, что случилось с её семьёй, для Бейли словно приложить раскалённый нож к и без того израненному сердцу. Порезы отзываются болью и шипением, и девушка чувствует, как пассивная агрессия сменяется на вполне себе ощутимую злость.
— Думаешь, я прощу Джеймса? Думаешь, отпущу его?
— Может, ты до сих пор… любишь его.
И это становится последней каплей. Обвинение в том, что она способна забыть о том, что сделал с ней и её близкими Джеймс, потому что любит его, — это то же самое, что дать ей нож и предложить убить и оставшихся в живых членов её семьи.
Бейли и в самом деле продолжала что-то чувствовать к Джеймсу, как пациент со стокгольмским синдромом. Но всё это прошло — сгорело вместе с её родителями. Скотт вызывал в ней ненависть, а Джеймс… к нему она чувствовала только презрение. Он был орудием убийства, а не заказчиком; Джеймс Скотт не планировал убивать её семью. Его направили.
Потому для Бейли Скотт оказался в приоритете. Потому обвинение Питера выбило её из состояния апатичности.
«Я. Не. Люблю. Джеймса», — думает она, прежде чем свободной рукой притянуть мужчину к себе. Это импульс, просто порыв, желание доказать, что этот упрёк нелеп и оскорбителен, но когда их губы соприкасаются, у Бейли заходится сердце.
Её это оглушает — то, как действует на неё близость этого мужчины, как возрождается в ней слабая надежда на то, что она сможет пережить этот день, что в мире осталось ещё что-то помимо пепла того, что уже никогда не вернётся.
И когда Питер её отталкивает, — отодвигает рукой, — она всё ещё ощущает это. И слова его не сразу доходят до её разума:
— Не играй со мной, Бэмби.
Но Бейли не играет. И прозвище, данное ей Наоми, звучит для неё… ласково.
— Поцелуй меня.
Она ещё не успевает договорить, а с ним уже что-то происходит. И глаза у девчонки странные — с мягким, как пуховая перина, взглядом, неизменно серые и дразнящие.
В последнее время Питер то и дело злится на Бейли. И сейчас — тоже. Когда она стоит перед ним, и на лице её, упрямом и всегда нежном, отражается томление, он думает, что непременно её убьёт, если она посмотрит так на другого. И снова странное чувство внутри него: потребность защитить, оградить от боли, спасти. Два желания, не уживающиеся друг с другом.
Кем была эта девушка, вынуждающая его хотеть столь разных вещей? И почему у него нет сил прекратить это — выставить её вон, избавиться, как от занозы? Это было бы лучше всего, зачем ему Бейли?
И всё-таки когда она стоит вот так, с этими своими глазами, когда грудь её вздымается, когда дыхание сбито, — он не может отвести от неё взгляда. Девушка, заставляющая его делать не то, что он хочет, идти за ней, всегда быть рядом; девушка с самым ласковым взглядом, который он когда-либо видел.
В один шаг мужчина преодолевает расстояние между ними.
Оказавшись от Хейла в десятке сантиметров, Бейли под его напором отступает и корпусом клонится назад, так что лишь его рука, оказавшаяся на её пояснице, облегчает удар о стол.
Питер одной рукой сжимает её перебинтованные после ожогов ладони, точно зная, что это причинит ей боль. Ему хочется сделать ей больно, прекратить всё это, остановить чувство, терзающее его. Но Бейли не сопротивляется, и хоть ей больно, не подаёт виду. И ласка из её глаз никуда не исчезает.
Питер заводит руки ей за голову, а второй сжимает горло, — очередная попытка, но тело Бэй прогибается под мужчиной, податливое и зовущее.
Хейл чувствует, как девушка под ним напрягается. Она старается высвободить руки из его хватки, а когда не получается — выгибается ему навстречу и произносит:
— Питер.
Он не только слышит, но и чувствует, что она говорит: под его большим пальцем в её горле рождается звук и ползёт вверх, чтоб с выдохом раствориться в воздухе. Странная мысль — его имя внутри неё; он внутри неё.
Как она, однако, красива — распластанная перед ним, открытая, ласковая, зовущая.
Питер смотрит прямо в её глаза и чувствует, что сдаётся.
— Повтори то, что сказала до этого.
— Поцелуй меня.
И он её целует. Ладонь его освобождает её руки из захвата, и Бейли тут же обхватывает ладонями его лицо. Ей нравится чувствовать его так близко, так нравится, что этого недостаточно, и внизу живота появляется ноющая боль.
Она обхватывает ногами его торс, и Питеру становится тесно — меж её бёдер и в собственной одежде. Но, несмотря на своё желание и на действия Бейли, мужчина не торопится. Невероятно приятно — чувствовать, как она ёрзает под ним. Похоже на пытку — сладкую, но всё же и непонятно, себя он пытает или её.
Ладонь, сжимавшая её горло, расслабляется, соскальзывает вниз, на грудь, останавливается на животе и замирает на молнии джинсов. За каждым его движением следует дрожь, и когда Бейли напрягается, Питер понимает.
Мужчина немного отстраняется, чтобы взглянуть ей в лицо. И румянец на её щеках, затуманенность взора отзываются в нём довольством.
Она и впрямь красива, ведомая его руками, а ещё совершенно невинная. Кажется, Бейли замечает, что Питеру это нравится, потому что лицо её расслабляется, и она даже улыбается.
— Тебе придётся быть нежным, — тихо говорит девушка, но он затыкает её поцелуем. Ладонь, замершая на молнии её джинсов, движется вверх, обратно к животу, — и кожа Бэй покрывается мурашками, но согревается.
Она знает, чего он хочет, и пусть тело её напряжено до предела, Бейли приподнимается и позволяет снять с себя рубашку. Холодно и немного страшно, но поцелуи Питера обжигают, и девушка обнимает его за плечи, сминая его футболку.
Мужчина не сдерживает усмешки и позволяет Бейли стянуть её с себя в ответ. Финсток прижимается к нему, ища тепла, и находит.
Питер проводит языком по шее девушки, и дыхание у неё сбивается. Он слегка прикусывает нежную кожу, и она судорожно вздыхает. Во вздохе слышится его имя. Действительно пытка — для него.
Он стягивает с неё бюстгальтер и, словно наказывая за то, что она мучает его, сжимает зубами твёрдый сосок. Бейли вздрагивает и сильнее сжимает ноги, отчего мужчина шумно выдыхает.
Хейл уже готов взять её прямо здесь и сейчас, и если она будет продолжать так на него реагировать, он не сможет больше сдерживаться. И пусть перестанет смотреть — девственницы не смотрят таким волнующим, испытывающим его взглядом.
Питер расстёгивает её джинсы и стягивает их вместе с нижним бельём. После — смотрит ей в глаза и, зная, как это смутит её, всё-таки произносит:
— Попроси.
Бейли сразу его понимает и краснеет. Её колено трётся о его бедро, и у Питера в паху ноет. Это похоже на борьбу — кто кого доведёт первым. И это нечестно, потому что Бейли делает это ненароком, но Питер ощущает, сколь велико его возбуждение.
— Поцелуй меня.
Она едва не кончает уже тогда, когда он целует внутреннюю сторону бёдер. Бейли вцепляется пальцами в края стола, но стон сдержать не в состоянии. И её бы смутило это, но чего теперь смущаться, когда этот мужчина вытворяет своим языком нечто неописуемое.
— Питер.
Бейли повторяет его имя несколько раз — сначала инстинктивно на выдохе, после — зовя, почти требовательно. И приподнимается, притягивая его к себе.
— Питер, — говорит снова и ухватывается за ремень его джинсов. — Сейчас. Я хочу…
— Чего? — его дыхание щекочет её ухо.