— Хочу быть твоей, — заканчивает девушка. — Питер…
Когда она говорит это, он, наконец, понимает, почему злился на неё, почему обвинил в особом отношении к Джеймсу, почему вытащил её из горящего дома и привёл сюда.
Сейчас, когда Бейли с ним, когда она принадлежит ему, Хейл чувствует себя так, словно обрёл то, что потерял давным-давно. Так давно, что и забыл об этом; так давно, что никогда уж и не думал найти.
Он хотел дать ей всё, чего бы она ни пожелала. Это нехарактерно для него — давать что-то другим; но серые глаза взирают на него с безграничным чувством, которому Питер не мог дать определение, и он ощущал, что сколько бы ни дал этой девушке, всегда получит больше.
И когда он входит в неё, и Бейли впивается ногтями в его спину и сжимает зубы, сдерживая вскрик, а Питер замирает, давая ей возможность привыкнуть к нему, — он уже знает, что будет с ней до конца. Потому что даже сейчас, когда он причиняет ей боль, она находит в себе силы двигаться ему навстречу.
Потому что власть — это ещё не всё; потому что подчиняться и подчинять гораздо… приятнее.
***
Бейли просыпается очень рано.
Она поворачивается на кровати и смотрит на Питера. Девушка не помнит, как оказалась в постели, укрытая одеялом, но догадывается. И, несмотря на то, что тело ломит, а голова ещё не вполне прояснилась после сна, улыбается.
В этот миг, когда она смотрит на спящего мужчину, проблем словно и нет. В груди её цветёт нежность; она соседствует с затаившейся ненавистью.
Бейли приподнимается на кровати и несколько минут просто сидит в тишине. Затем спускается на пол и намеревается пойти в душ, пока Хейл ещё не проснулся. Солнце тянет свои первые лучи в комнату, и она подходит к окну, чтобы задёрнуть шторы.
И взгляд Джеймса пригвождает её к месту. Её удивляет не то, что он здесь, а то, что он вообще существует. За последние двадцать четыре часа этот мужчина настолько утратил для неё свою значимость, что видеть его как-то странно.
Бейли склоняет голову набок и делает Джеймсу знак подождать. Она окидывает взглядом своё нагое тело, потом смотрит на Питера. Наверное, лучше было бы разбудить его, но, снова столкнувшись с реальным миром, Бейли решает не торопиться.
Ей бы ощутить вину за идею, только что посетившую её голову, но всё, что она испытывает, — слабый укол жалости. Ей правда жаль; она бы предпочла, чтобы в её войне их было лишь двое — она и Питер.
Бейли забирает одну из футболок Питера, висящих тут же, на стуле, и надевает на себя, — та достаёт до самых колен. И в таком виде, даже не обратив внимание на отсутствие обуви, выходит на улицу.
Она знает, что с сегодняшнего дня у Джеймса нет над ней власти. И он знает это тоже, потому молчит, хоть Бейли и выглядит донельзя изнеженной и пахнет другим мужчиной.
Финсток с отстранённым удовольствием замечает, что Джеймс сильно сдал за последние дни. В её глазах он больше не выглядит тем, перед кем стоит дрожать; для неё он всего лишь средство достижения цели.
— Не думала, что у тебя хватит совести прийти, — говорит она.
Джеймс окидывает её взглядом воспалённых усталых глаз. Что он мог сказать ей? Что бы ни сделал, ничего уже не вернуть. Он сделал то, что сделал. И потерял её.
— Я знаю: что бы я ни сказал, это ничего не изменит.
— Стало быть, иногда твой мозг может работать, как у нормального человека, — любезно замечает девушка. — Жаль, этого не случилось раньше.
Джеймс протягивает к ней руку, но сразу же опускает. Надо же, привёз её в этот захолустный городишко, чтобы навсегда привязать к себе, а в результате сам же и оборвал связывающие их нити. Из-за мальчишки, который не умеет держать рот на замке.
Он бы никогда не убил родителей Бейли. Конечно, Джеймс угрожал ей этим, но не помышлял о том. И то, что случилось… Если бы Лукас не пришёл к нему, сгорая от гнева, был бы жив. И Патриция тоже. Но Джеймс был так зол за то, что случилось в Антиоке, и эти глупцы просто попались под руку.
Но мертвецов не судят, и Бейли он тоже не мог судить, — не теперь, когда она смотрела на него, как на постороннего. Поэтому Джеймс винил Скотта.
И Бейли об этом знала. Слишком хорошо ей была известна натура Джеймса, чтобы обманываться тем, что он возьмёт ответственность на себя.
«Прости, — думает девушка, обращаясь к Питеру. — Но ты не дал мне ответа, а одна я не справлюсь. Мне нужно убить Скотта»
— Как прежде уже никогда не будет, — говорит Финсток. — Но если ты поможешь мне, я позволю тебе остаться в моей жизни.
Джеймс не верит, что она говорит это. Бейли относилась к смерти крайне болезненно; даже Алисию оплакивала не один год. А тут — родная семья.
И всё-таки мужчине хочется ей верить. Потому что в конечном счёте она была всей его семьёй. И если она позволит ему остаться, когда-нибудь, может быть, и он станет единственным членом её семьи.
— Я сделаю всё, что захочешь.
Бейли кивает. Сейчас, рядом с ним, ей хочется убить и его; кричать нет смысла — Джеймс никогда не поймёт того, что она испытала в том доме. Но время ещё не пришло.
Джеймс Скотт умрёт, но не от её руки: она обещала его Питеру и обещание сдержит.
А пока что Бейли кривит губы, изображая улыбку, но глаза — два зеркала — отражают мир вокруг, но не её истинные чувства:
— Ты и я — мы убьём Скотта МакКолла.
========== Глава 16 ==========
Скажи кто Бейли раньше, что она ощутит спокойствие рядом с Джеймсом, она бы рассмеялась. И всё же, вот она, усмирившая своих демонов. Финсток знает, что теперь судьба МакКолла предрешена; ей стоило только сказать, и Джеймс уже никогда не оставит того в покое.
Скотт МакКолл, считай, что уже мёртв.
Бейли возвращается в квартиру Питера. И, укладываясь рядом с мужчиной, она старается заглушить в себе вину, но та скребётся внутри неё. Разве это неправильно — отплатить тем, кто сделал с ней такое? Разве мир не станет лучше без таких людей, как Скотт и Джеймс, — разных сторон медали, но одинаково опасных?
И всё-таки сказать об этом Питеру она не смеет. Бейли кажется, он помешает ей, остановит, и не знает, почему. Ведь она уверена: будь Хейл на её месте, поступил бы так же.
— Я делаю это ради нас обоих, — шепчет она. — Может, после ты сумеешь меня понять.
***
В дверь звонят как раз в тот момент, когда Питер выходит из душа, а Бейли уже одевается. Это не особо привлекает её внимание, — мало ли, кто пришёл к Хейлу, — но когда тот напрягается, глаза её темнеют.
— Стой на месте, — приказывает ей Питер, и на удивление она кивает, и лицо её остаётся вполне добродушным.
Может, не поняла, кто пришёл? Или оставила свои планы о мести?
Мужчина окидывает её пристальным взглядом, словно ожидая, что вот сейчас она сорвётся с места, распахнёт дверь и выцарапает МакКоллу глаза. Но Бейли не двигается с места, как он ей и сказал.
И затянувшуюся трель дверного звонка нарушают не они, а упрямый голос:
— Питер, открой сейчас же! — кричит Стайлз и дубасит — иначе не скажешь — в дверь. — Я знаю, что Бейли у тебя. Клянусь, если ты что-то с ней сделал, я сплету венок из аконита на твою могилу!
Хейл смотрит на Бейли и замечает, что присутствие Стилински благотворно на неё влияет, даже взгляд немного посветлел. И всё-таки бросает:
— Что он имеет в виду под «что-то»?
— В любом случае, правда ему не понравится гораздо больше, — отвечает Финсток.
— Тогда я просто обязан ему рассказать.
И сколь бы ни было у Бейли причин быть несчастной, она не может отказать ему в улыбке — тени той, прежней Бейли Финсток. Она наконец двигается с места, но останавливается возле Питера и говорит почти одними губами так, чтобы он услышал, а Скотт за дверью — не смог:
— Иногда мне кажется, что ты ужасный ревнивец.
Питер фыркает:
— У тебя богатая фантазия.
— Значит, я могу открыть дверь? Как насчёт того, чтобы я обняла Стайлза? — дразнит его девушка, и Хейл рычит.
Его действительно раздражает то, о чём она говорит, а ещё сильнее раздражает то, что его это раздражает. Ради всего святого, он же не подросток. Да и кого тут ревновать? Эту маленькую манипуляторшу с серым, туманным взглядом?