— Мой отец был оборотнем, — останавливает его Бэй. — Поэтому, прошу, не надо этого твоего «укус — это дар».
— Ты точно в порядке? — спрашивает её Стайлз. — Не чувствуешь никаких изменений?
— Думаю, я буду собой до самого полнолуния, — как-то туманно отвечает Бейли.
— Но контролю нужно учиться уже сейчас, — говорит Скотт.
— Только не сегодня, — одёргивает его Мелисса, заходя в палату. — Эта была тяжёлая ночь, и Бейли нужно отдохнуть. Да и вам всем следует выспаться.
— Для начала мне интересно, — перебивает Дерек, — почему Джеймс решил убить тебя?
«До чего же трудно с Хейлами», — думает Финсток, глядя на мужчину, но пожимает плечами.
— Может, понял, что я не переговоры устраиваю, а помогаю вам поймать его?
— Но напал он только на тебя, а затем — исчез. Почему не попытался ранить кого-то ещё?
— Откуда мне знать? — морщится девушка. — Мне он этого не рассказывал.
— Что ты к ней пристал, она вообще-то пострадала, — встаёт на её защиту Стайлз.
Дерек молчит, но продолжает сверлить Бейли взглядом. Её это мало заботит; в конце концов, Скотт продолжает смотреть на неё, как должно.
— Я скоро принесу тебе поесть, а пока постарайся поспать, — Мелисса поправляет одеяло Бейли, как всегда делала её мать, отчего сердце девушки сжимается, но она улыбается. — А вы расходитесь по домам. Обсудите всё завтра.
Финсток делает вид, что действительно засыпает, позволяя всем покинуть её палату. Она думала, они никогда не уйдут.
Девушка усаживается на койке и чувствует подступающую тошноту. Она не знает, что не так, ведь всё идёт именно в том направлении, как ей того и хотелось. Скотт ей верит, и вина сжирает его настолько, что делает слепым по отношению к ней; Джеймс — и тот стал её ручным псом.
Впервые Бейли ни от кого не зависит; все зависят от неё.
Но в этот миг радости она не ощущает. И, если честно, оставшись одна, девушка не понимает, зачем делает всё это. Как там сказал Питер: она хочет поиграть? И к чему же надеется прийти в итоге? Есть ли конец у этой игры?
У Бейли нет ответа, как никогда не было его у Джеймса. Вся жизнь последнего — сплошная игра, которая никогда не заканчивается и только обрастает новыми ходами. Они оба не знают, к чему стремятся; они оба боятся остановиться.
Значит, она действительно похожа на Джеймса?
Тот, кого она любила и ненавидела, а после презирала, — она отвергла его, чтобы стать подобной ему?
И ей становится страшно. Девочка в ней ещё помнит, каково это — быть рядом с кем-то вроде Джеймса. Не она ли говорила, что мир станет лучше без него?
Мир станет лучше… и без неё?
Бейли откидывается обратно на подушки.
Она больше не знает, кто она и что делает. Но самое страшное — Финсток чувствует, что не в состоянии остановиться. Ей нравится игра, которой её научил Джеймс; ей нравится быть той, кто правит балом.
И ещё ей очень… одиноко.
И в этот миг Бейли Финсток понимает Джеймса. Ей открывается, почему он никак не желал оставлять её в покое, почему держал при себе и вёл игру, предлагая ей роль. Он тоже был одинок. И Джеймс знал, что в ту самую секунду, как игра остановится, он её потеряет.
Отличие между ними состояло лишь в одном: Джеймс мог отказаться от игры, если Бейли останется с ним, но Бэй не могла прекратить игру и теряла того, кого…
«Нет, — одёргивает она сама себя. — Не надо об этом думать. Это должно было закончиться так, на другое я и не рассчитывала. Ничего не связывает меня с Питером. Совсем ничего».
Но в глубине души Бейли знает, что это ложь.
Ни одна игра не способна была заставить её сердце биться так, как делал этот мужчина, и она же не могла дать ей ощущение правильности происходящего.
И уж точно она не делала её счастливой.
========== Глава 19 ==========
По ночам ей снятся кошмары.
Бейли понимает, что это действительно кошмар, лишь проснувшись. А во сне она слизывает солёную кровь с губ и улыбается, и её холодные руки согреваются под тяжестью чужой смерти.
Во снах Бейли нравится убивать Скотта. Её приводит в восторг то, как зубы легко вгрызаются в не сопротивляющуюся плоть — МакКолл никогда не даёт отпор, никогда! — и то, как артерия на горле парня, которую она пережимает, перестаёт пульсировать, истощается, и тело под девушкой остывает.
Разумом Финсток осознаёт, что это кошмар. Бейли во снах — не она, не та, кем она хотела бы себя видеть, это чудовище, жаждущее крови. И пусть девушка и увещевает себя, что то был просто сон, она чувствует: это ложь.
Монстр живёт в ней и выжидает. У него жёлтые, как полная луна, глаза и волчья суть, и он знает, что скоро взойдёт его небесное светило, и человеку придётся потесниться, уступив ему место.
До полнолуния осталась ещё одна ночь, полная кошмаров.
Бейли старается перебить собственные мысли чем-то другим, отвлечься, но кругом всё одно и то же: мёртвые родители, не пришедший в сознание дядя, пропавший брат, мальчишка с очень длинным языком…
Временами она даже молится о том, чтобы ей приснились родители. Ей хочется услышать, как монстр будет скулить у горящего дома, хочется плакать, но гнева в ней больше, чем боли. Бейли и её внутреннего монстра мучает жажда…
Финсток не уверена, но, кажется, она — её монстр — говорит во сне. Балансируя на грани сна и реальности, девушка не может понять, кто она и что делает на самом деле. Правда ли, что она, истощённый человек, находится в больнице, или же она — волк, ведомый животным инстинктом?
В одну из ночей, находясь в таком состоянии, она чувствует, как её лоб накрывает широкая ладонь, и в тиши ей чудится голос:
— Букашка… Букашка…
И впервые за долгие годы он не вызывает в ней ни страха, ни отвращения. Напротив, знакомый голос её успокаивает.
Бейли спросонья думает, что Джеймс всё-таки победил. Всё сложилось так, как он всегда и мечтал: рядом с ней — никого, и он единственный на её стороне. Он хотел быть единственным — и остался; хотел сделать её волком — и сделал; хотел, чтобы она убила Скотта МакКолла, — и она сама этого хочет.
Но когда Джеймс зовёт её: «Бейли», — его голос не звучит торжествующе. Девушка чувствует дыхание и что-то незнакомое, чуждое привычному тону мужчины в отзвучавшем имени.
Это напоминает ей о человеке, которым она когда-то его считала.
Бейли вспоминает сумрак своей спальни в отчем доме и себя, напуганную и обеспокоенную, омывающую руки Джеймса от застарелой и свежей крови, и то, как он смотрел на неё долгие-долгие минуты, не мигая, а после притянул к себе и упёрся лбом ей в плечо. Сколько бы Финсток ни пыталась забыть тот день, она помнила. И даже смущённая мысль, мелькнувшая тогда в её голове, без труда всплыла в памяти.
«На мне сомкнулся весь твой мир», — как самонадеянно, как надменно, но просто и абсолютно правдиво!
Тогда Бейли вовсе не ощутила себя центром вселенной и не загордилась этим моментом. Она всего лишь поняла, что так и есть, так и будет, — отныне и до конца их дней Джеймс будет подле неё. Тогда это ещё не было тяжкой ношей на её плечах, тогда она ещё несла этот груз с высоко поднятой головой.
Тогда она ещё любила его.
И вот, что удивительно: сейчас, не видя Джеймса, в полубреду, Бейли не думает о том, кто он и кто она. Ей не являются картины смерти ни Алисии, ни родителей, ни десятков других людей, погибших по его вине. Она вспоминает тот вечер.
Вопреки всему, дыхание её восстанавливается, пульс замедляется. Бейли проваливается в сон, в котором никто никого не убивает.
— Бейли…
Когда Джеймс зовёт её по имени, — даже не зовёт, а шепчет, словно намекая, что она не одна, он с ней всегда и при любых обстоятельствах, — приходит облегчение.
Как бы она ни ненавидела свою связь с Джеймсом, в этот миг Бейли была ей благодарна.
Джеймс Скотт слышит, как сердцебиение девушки приходит в норму. И хоть он и напряжён, — из-за гула далёких, но вполне различимых шагов в больничных коридорах, но гораздо сильнее из-за вида белого, измученного сновидениями тела, — мужчина улыбается.