— Но он засранец.
— По сравнению с тобой мы все засранцы.
Двое улыбаются друг другу. Два человека, не знающие друг друга и всё-таки старающиеся поддержать, не быть обузой; два человека, которые всегда найдут время для ответной улыбки, даже если мир в это время будет катиться к чёрту.
— Ладно, э-э-э… Тогда поехали.
Бейли отворачивается к окну, когда Стайлз заводит мотор, и улыбка сползает с её лица. Она чувствует себя усталой и измождённой донельзя и ощущает ещё что-то, чему не может дать определения.
Стайлз смотрит на неё, когда отъезжает с больничной парковки, и лицо её кажется ему чужим и опасным. Он стискивает зубы, но молчит.
Когда Бейли говорит с ним, когда она улыбается, он вспоминает девушку, встретившуюся ему на школьном поле; когда она молчит и думает о чём-то своём, его обуревают те же сомнения, что возникли при взгляде на фото, где она запечатлена с Джеймсом.
Стайлз до сих пор не знает, может ли верить ей.
Ему хочется, но он не может. Не до конца.
Поэтому Стилински решает, что не позволит Скотту остаться с ней наедине. Не последнюю роль в этом сыграли и слова Питера: «Видите ли, она очень рада, что Скотт её обратил. Ведь теперь она может не только убить его, но и забрать его силу».
Они оживили в нём подозрение, которое он испытал к Бейли, когда обнаружил её связь с Джеймсом.
Потому что, как бы Стайлз ни хотел помочь Бейли, как бы ни хотел спасти её от всего и вся, он не мог сказать, что знает её. Вообще-то Стилински думает, что Бэй сама себя не знает.
***
Ночью Бейли рвёт. Но даже кислый привкус рвоты не способен перебить вкус, который теперь она узнала бы из тысячи. Кровь.
Она на ощупь выходит из ванной, выключает свет и на секунду замирает, прислушиваясь к громкому сопению Стайлза на первом этаже. Потом возвращается в свою временную спальню в доме МакКоллов (на самом деле это спальня Мелиссы, но та сегодня на ночном дежурстве в больнице) и снова засыпает.
И ей снова снится Скотт.
Она просыпается в поту, вновь с трудом засыпает и… всё повторяется.
Когда Бейли в очередной раз просыпается, дёсны у неё саднит. На какое-то мгновение, когда сонное сознание мутнеет, она даже не против повторить кошмар наяву.
Тем временем кошмары её изменяются и дополняются. Каждый раз действие происходит в разных локациях, и она не всегда вгрызается зубами в напряжённое горло. Иногда Бейли с лёгкостью, данной лишь в сновидениях, впивается пальцами в грудь Скотта и раскрывает грудную клетку. Рёбра поддаются, точно две створки, обнажая органы.
Она просыпается. И засыпает. И просыпается.
Бейли лежит в темноте и духоте на липких от пота простынях и не понимает, кто она и где находится. Пальцы на руках конвульсивно подрагивают, словно что-то ищут, но не могут найти; зубы её монотонно клацают в тиши, и Бейли Финсток ощущает себя монстром.
Монстром, который испытывает жажду.
Возможно, её сознание ещё спит, но тело наливается силой и стонет, ощущая переполняющую его жажду. Она столь велика, что Бейли хнычет, будто ребёнок, у которого режутся зубы, и он готов хоть на стенку лезть, чтобы избавиться от этой тупой, мучающей его боли.
А жажда действительно приносит боль. И монстру это не нравится.
Монстр знает, что Бейли ещё не владеет собой полностью, что она устала и истощена. Монстр знает, что его время пришло.
Он — она — встаёт с кровати и пару минут стоит в темноте, как лунатик, и маленькую фигуру освещает лишь тусклый свет фонаря за окном.
Бейли выходит в коридор и движется в сторону дальней двери: даже призрак не смог бы ступать неслышнее. Но оборотень всё равно должен услышать; Скотт не реагирует. Это же Скотт.
В другое время девушка бы усмехнулась, но сейчас лицо её абсолютно непроницаемо.
Возможно, Скотт всё-таки слышит сквозь сон её тихую поступь, но глаз не открывает. Его вера в людей позволяет ему спать крепко, точно младенцу. Даже мать Тереза сумела бы что-то заподозрить, но не он.
Монстр утробно рычит.
Бейли подходит к спящему ближе и склоняется над ним так низко, что её тяжёлое дыхание проносится жаром по его коже. Скотт морщится во сне и отворачивает лицо.
Монстр раздумывает, не стоит ли ему его разбудить. Впрочем, это ничего не изменит: Скотт не ранит Бейли. Он удержит её и что-нибудь скажет, — он так много говорит, — но не причинит ей вреда.
Слишком хороший. Слишком правильный. Слишком бесполезный.
Эти мысли вызывают ярость у обоих, — монстра и Бейли, — и непонятно, кому из них принадлежит глухое рычание и кто, в конце концов, выпускает когти.
Девушка касается длинным острым когтем щеки парня, почти невесомо, даже ласково, и ведёт ниже, останавливаясь где-то на середине его груди. Дыхание Скотта на миг затихает, а затем слышится вновь.
Монстр склоняет голову, больше удивлённый, чем торжествующий: «Ты не чувствуешь опасности, Скотт? Неужели ты так и не запомнил, каково прикосновение смерти?»
Бейли же ни о чём не думает вовсе: ни о том, что собиралась убить его в полнолуние, ни о том, что не контролирует своё тело. Она ощущает себя не игроком, а наблюдателем; ей просто интересно, что будет дальше.
А дальше все когти правой её руки вонзаются в плоть парня, и на его футболке кольцом проступают красные пятнышки. И лишь тогда Скотт МакКолл просыпается.
Это выглядит настолько абсурдно, настолько нелепо, что даже не верится. Ведь он — альфа, он должен чуять таких, как она, за версту, даже будучи накачанным сотней транквилизаторов.
— Бейли…
А если бы опасность грозила его стае, тогда бы он проснулся? Или открыл бы глаза с первыми лучами солнца, осветившими трупы его друзей?
Она поворачивает когти, и кровавые точки превращаются в рану в форме круга. Скотт со свистом втягивает в себя воздух и хватает девушку за руку. Не откидывает Бейли в сторону, не ломает руку — просто удерживает, и это пробуждает в ней ярость.
Ты же альфа, так будь им!
Бейли издаёт странный животный звук, и картинка из сна всплывает в памяти: разодранная грудная клетка, выпотрошенное тело. Умрёт так же, как и её отец. Этого мало, всегда будет мало, но он заслужил, заслужил!
Лицо девушки искажается и теперь мало чем напоминает человеческое. Она сжимает пальцы, словно желая вырвать кусок плоти, до того как вытащить руку и ударить с большей силой, раздробив рёбра, лишь бы стереть это выражение с лица Скотта.
Разозлись, ответь, почему ты не отвечаешь?!
И она заносит руку, зная, что Скотт постарается увернуться, но это спасёт его лишь на несколько секунд, не больше. Другой альфа смог бы с ней справиться, но не он. Скотт не альфа, а просто мальчишка.
И в этот момент кто-то хватает её за плечо, стараясь развернуть и удержать.
— Хватит! Стой! Бейли, стой!
Бейли не удивляется, ей плевать. В отличие от МакКолла, она слышала эти гулкие торопливые шаги, но это уже не важно, потому что Скотт в её руках, потому что монстра не остановить.
Но её разворачивают, и это ошибка. Сознание о чём-то сигнализирует Бейли, но она не понимает. Монстр, ревя, поворачивается к тому, кто посмел помешать ему, и, продолжая одной рукой удерживать Скотта на месте, пригвождая его к месту, второй отмахивается от незваного гостя.
Отмахивается рукой с длинными, острыми, как бритва, когтями.
Разум возвращается к Бейли в момент, когда когти, точно во сне, входят в чужую плоть так же, как нож разрезает масло. Она чувствует тепло на своих пальцах, склизкое и слишком знакомое, чтобы не узнать его сейчас.
С каким-то отупением Финсток видит, как, словно из ниоткуда, на шее у парня появляется красная линия, неотступно растущая, невыносимо страшная.
— Стайлз! — кричит Скотт.
Бейли не кричит. Их взгляды со Стилински встречаются, и ей вдруг кажется, что юноша ей улыбается.
Монстр подбирает когти и прячется в тёмные закоулки её мозга.
Бейли этого не замечает, как не замечает ничего, кроме одного-единственного — запаха, повисшего в сумрачной комнате.