— Такие, как Бейли, одержимы жаждой, — последнее слово он произносит почти ласково, словно говорит о ребёнке, возжелавшем конфетку. — Дай ей это, или на пути к своей цели она убьёт всё живое в радиусе пяти миль. Если букашка не утолит свою жажду, то не сможет вернуться: так и останется опасным зверем, пока сотни людишек, запуганных до смерти, не решат пристрелить животное, обитающее в их лесах. Понимаешь, о чём я говорю?
Питер понимает. Семнадцать лет назад его родная сестра Талия получила три шрама от одного такого оборотня, двое её друзей умерли. Обращённому было одиннадцать.
Если обращение Бейли и в самом деле пошло по этому пути, то что он может? Как, по мнению Джеймса, он может ей помочь? И при чём тут чёртово доверие?
Мужчина вспоминает, какой одержимой казалась ему Бейли в последний раз. Почему он не заметил этого? Она возжелала смерти Скотту, ещё будучи человеком, однако какой безумной Бейли казалась в тот день в больнице!
«Чёрт. Чёрт. Чёрт. Чёрт».
— Она никого к себе не подпустит и нападёт на любого. Но ты можешь попробовать. Преподнеси ей голову МакКолла, и Бейли сможет вернуться.
— Почему ты сам это не сделаешь?
— Я? — Джеймс морщится, словно Питер ткнул пальцем в загноившуюся рану. — Скажем так, Бейли не особо рада меня видеть. Повезло, что у меня ноги длинные, её очаровательные зубы были во-от на таком расстоянии от…
— Ты её видел?
— Да она не особо пряталась: Бейли половину ночи бродила по этому району. Но стоило мне подойти, как оказалось, что я не самый желанный гость для неё. Если честно, я удивлён её свирепости; если она такая сейчас, что будет с ней в полнолуние?
Если уж Бейли даже к Джеймсу отнеслась так… Что бы ни сделал Джеймс Скотт, они с Финсток были навечно связаны; он убил её родителей, но гнев её обратился на глупого мальчишку — вот насколько сильна была эта связь.
Он — тень от её тени, и раз уж девчонка ему чуть лицо не откусила, то что, спрашивается, ждёт при встрече с ней Питера?
— Вряд ли мне она обрадуется больше, — замечает Хейл.
Джеймс пронзает его одним из своих коронных взглядов — безумным и вместе с тем необычно здравомыслящим; в такие моменты Питеру кажется, что Джеймс более разумен, чем все они.
— Мы с Бейли связаны так, как вы с ней никогда не будете, — бросает Джеймс, а после с неохотой добавляет: — Но она тебе доверяет. В отличие от меня.
Доверие, доверие, доверие. У Питера уже челюсти сводит от этого слова, — что одна, что второй вечно втирают ему про это бессмысленное доверие.
Кого оно спасало? Кому помогало? Доверие лишь подвергает людей опасности.
— Что ж, стало быть, не убей ты подругу Бейли, сейчас она бы с радостью бросилась тебе на шею? — насмешливо спрашивает Питер.
Лицо Джеймса темнеет от гнева, но злится он, как ни странно, не на Хейла. Какая-то застарелая ярость искажает его черты, искривляет рот и срывает утробный, нечеловеческий звук с его губ.
Впрочем когда мужчина поднимает взгляд на собеседника, он выглядит почти спокойным:
— Ах, старая добрая Алисия, лживая тварь с кукольным лицом, — тянет он. — Так Бейли тебе о ней рассказала? Уверен, что я выступил в её рассказе в роли чудовища, который из ревности убил её милую тупую подружку.
У Питера много проблем, и есть чем заняться, но это давно дразнит его любопытство — причина, по которой Джеймс на самом деле убил Алисию.
Это Бейли могла искренне принимать за правду, что дело было в собственнической натуре Джеймса. Питер же отказывался верить, что на всём белом свете есть хоть один человек, чья причина могла бы звучать столь нелепо.
А если такой и есть, то это не может быть альфа, чей отец был одним из самых жестоких тиранов среди оборотней, и который сам не стеснялся идти к цели, выгрызая себе тоннель из трупов.
— Почему ты всё-таки убил её?
Джеймс Скотт улыбается. Он выглядит почти нормальным, и хоть иногда речь его становится чудаковатой, это не звучит, как прежде, столь безумно. Может быть, он никогда и не был безумцем, может быть, это была одна из тысячи его ролей.
Может быть…
— Это длинная история, Питер Хейл. А у тебя не так много времени до полнолуния.
Питер так и не понимает, почему Джеймс пришёл к нему, причём здесь доверие и каким образом он должен суметь помочь Бейли. И у него больше нет лишней минуты задаться этими вопросами.
Он бросает последний взгляд на Джеймса. Ещё есть возможность свернуть ему шею и забыть обо всём, оставив позади этот чёртов город. И плевать ему на маленькую сбрендившую девчонку, шатающуюся по улицам.
— Не верю, что делаю это, — выдыхает Питер.
Чёртова Бейли Финсток.
— И никогда не поверишь, — говорит Джеймс, когда того уже и след простыл. — Я вот до сих пор не верю, что всё это из-за неё.
Джеймс Скотт глядит на распахнутую дверь квартиры и вместо неё видит старую ясеневую дверь и четырнадцатилетнюю девочку за ней. Образ исчезает, вытесненный другим — острым фарфоровым личиком со светлыми, как пшено, крашеными волосами.
Джеймсу никогда не удастся избавиться от призрака Алисии Скотт.
***
Джеймс помнит день, когда его сестра появилась на этот свет, а мать отправилась на тот.
Это был хороший день.
Мать он не любил. Она была, как и его отец, жестока и жадна до власти; она любила кровь, особенно ту, что проступала из ран сына от её ударов.
Алисия была другой. Грегори так и сказал сыну, едва девочка появилась на свет: «Никто не должен знать, что она твоя сестра, ты понял, Джеймс?»
Он понял. Стоило ему зайти в комнату, где спешно пеленали кроху, как он почуял запах — иной, не похожий на запах людей из его окружения. Алисия Скотт родилась человеком.
Грегори возненавидел дочь, едва она издала свой первый крик. Мало того, что маленькая дрянь лишила жизни его жену, так и родилась… обычной.
Джеймс, помнится, тогда удивился. Он не знал, что у потомственных оборотней тоже могут рождаться обычные дети. Тогда ещё мальчишка, он не испытал к сестре ни любви, ни, напротив, отвращения, но был благодарен ей за смерть матери. Жаль, что их отец не скончался от постигшего его позора.
Грегори Скотт сказал всем, что дитя умерло вместе с его женой. Но Алисия продолжала жить, расти и расцветать, к несчастью своего властного отца.
Джеймс так и не нашёл в себе сил спросить, почему тот не выкинул «вшивого» ребёнка на помойку, а тот никогда не говорил. Они просто жили, укрывая девочку в доме, куда не проникал ни единый луч солнечного света.
Алисия Скотт росла затворницей, для которой вселенная начиналась и заканчивалась отцом.
Джеймс удивился, узнав, что Алисия любит отца. Она была готова на всё, чтобы заслужить его похвалу, но он никогда не говорил ей ни одного доброго слова.
Её рождение разочаровало его настолько, что ничто не могло умалить его искромётной ненависти к этому созданию.
А если бы Грегори хоть раз взглянул на дочь, если бы присмотрелся, — узнал бы, что она похожа на него, что ум её остёр и хитёр, что кукольное лицо её лишь с виду безобидно.
Так же, как он не хотел ничего, кроме власти и славы, так и она не стремилась ни к чему, кроме его любви.
Но до самой его смерти она так и не получила желаемого.
Это Джеймс вздохнул свободно, это он продолжил дело отца, это он пугал всех безумием, взращённым в нём Грегори. Для Алисии же весь мир схлопнулся, но желания остались.
Пусть отца больше не было, она продолжала делать всё, чтобы доказать, — возможно, самой себе, — что она всё равно лучше Джеймса. Хоть она и не унаследовала самую важную сторону их семьи, внутри Алисия была прирождённой Скотт.
Бейли Финсток она выследила за полтора года до того, как на её след напал Джеймс. Алисии так понравилось, что она обошла брата в этой странной игре, что игралась со своей маленькой мышкой долгие месяцы.
Впервые она оказалась лучше брата.
Джеймс впоследствии так и не смог объяснить себе, что, в конечном счёте, сыграло решающую роль в убийстве Алисии.