Откуда-то Скотт знает, с кем тот разговаривает. Сейчас ему кажется, что он смотрит в зеркало, и безумие в глазах Джеймса — не что иное, как отражение его собственного сумасшествия.
Ему кажется, это он сам, его маячащее на горизонте будущее. Их отделяет тонкая грань — не стекло, а несколько лет, которые, пройдя, разгонят по венам Скотта сумасшествие, сделают его взгляд таким же безумным и бесконечно печальным, а руки — дрожащими, старающимися ухватить воспоминание о мёртвой девушке.
Джеймс Скотт. Скотт МакКолл.
Даже их имена перекликаются.
Был ли когда-то Джеймс таким же мальчишкой, верящим, что мир можно перекроить под себя, что зло — это только зло, а добро — всегда добро?
Почему-то Скотту кажется, что да.
Может быть, Джеймс выбрал его из сотни альф не случайно. Может, он хотел убить и не его вовсе, а себя — прошлого. Возможно, он знает, что через десять лет в этой палате будет сидеть уже не он.
— Пульсирует.
Одно-единственное слово, произнесённое мужчиной, заставляет МакКолла отвлечься от своих размышлений и вновь обратить на него пристальное внимание.
Джеймс протягивает ему ладонь, пустую и испещрённую царапинами, словно наказанную за что-то. Скотту не нужно ничего объяснять: он знает, что это — за Бейли. За сердце, остановившееся в этой руке.
— Всё ещё пульсирует.
Парень вздрагивает. На секунду ему кажется, что он и впрямь слышит далёкий стук сердца, чует запах железа и соли, — запах крови.
— Ты всё ещё здесь, — продолжает Джеймс, но обращается не к Скотту. Мужчина запрокидывает голову назад и смотрит на кого-то, кто стоит за его спиной. Скотт знает, что там никого нет, — и уж точно нет Бейли.
Потому что она стоит возле него самого — всегда, каждую минуту, с того самого момента, как он открыл глаза после той ночи. «Бейли Финсток» складывает на груди руки и глядит на разговаривающего с самим собой Джеймса:
— Какое жалкое зрелище, — резюмирует она и вдруг улыбается. От этой улыбки Скотту становится плохо. — Просто вылитый ты.
«Бейли» почти ласково касается синяков под его глазами. Её прикосновения, конечно, не ощутимы — она лишь плод воображения, но он всё равно их чувствует.
Скотт МакКолл сходит с ума.
Джеймс смеётся.
«Бейли Финсток» улыбается тоже.
***
За окном на удивление тепло и ясно. В такие дни, как этот, подобное кажется насмешкой, но Джексону всё равно.
Он всё смотрит на спящего тренера и думает, думает, думает.
Джексон Уиттмор в курсе, что он просто непроходимый тупица.
Ему так хотелось доказать, что отец ошибся, бросив его на произвол судьбы, что он лучше Бейли, что он так же важен. Ему так хотелось избавиться от неё — от девочки, которая так сильно его любила. Но без неё сила, жажда и месть утратили значение.
Джексон был одинок с самого рождения. Приёмные родители любили его, но он оставался чужим. У него не было ни брата, ни сестры до Бейли. Он не знал, что соперничество между ними двумя — это нормально.
Джексон всегда смотрел на Бейли как на дочь их отца, не как на свою сестру. Смотрел, не зная, что она не мнит его ошибкой, что она рада ему, что она его защищает, даже от него самого. Потому что она была его семьёй.
Он никогда не забудет её взгляд — спокойный, понимающий, не осуждающий.
Его сестра. Сестра. Сестра.
Джексон сглатывает и снова вперивает взгляд в неподвижного мужчину, словно тем самым сможет его пробудить. Бобби Финсток не открывает глаза. Какая-то часть Уиттмора даже рада — он не знает, что ему сказать, как объяснить, что вся его семья мертва. И он в это виноват. Так виноват!
— Так и будешь пускать сопли?
Джексон даже не удивляется, когда слышит этот высокий, чуть визгливый голос. Краем глаза он зацепляет тихие, неторопливые движения, и вот койка, на которой лежит тренер, слегка проседает, и вошедшая девушка пальцами приподнимает подбородок парня.
Наоми слегка улыбается.
Она выглядит гораздо лучше, чем тогда, когда он бросил её в Антиоке. Ещё одна его ошибка, ещё один человек, которого он хотел убить. Почему только не добил её, едва след Джеймса растворился в воздухе? Наоми уже умирала, это было бы даже милосердно.
— Выглядишь погано, — просто замечает Марл. — Не то, что вот этот, — она легонько похлопывает тренера по ноге. — Но не всем же быть такими красавчиками.
Джексон закрывает глаза и выдыхает.
Ноа молчит несколько минут, а потом говорит с несвойственной ей мягкостью:
— Ты ведь не собираешься свернуться клубочком у его постели и жалеть себя? — Джексон молчит, и она продолжает: — Бейли будет разочарована, когда узнает об этом.
Уиттмор распахивает глаза.
Наоми вновь это делает — выводит его из себя.
— Она мертва.
— Ну да, — Марл пожимает плечами, но в глазах её тлеет улыбка. — Пока что.
В этот момент Джексону хочется её ударить.
Наверное, Наоми это чувствует, потому что бравада её исчезает, но привычная жёсткость и глупость её не проявляются. Она трёт пальцами своё плечо с болтающимся пустым рукавом и вздыхает.
На секунду Уиттмору кажется, что, возможно, Наоми вовсе не насмехается над ним, а пытается сочувствовать. Сейчас, без Джеймса, не испытывая постоянного страха за свою жизнь, она кажется и взрослее, и печальнее, и даже немного — самую малость — ему нравится.
— Нужно уходить, Джексон. Они не смогут долго удерживать персонал, чтобы я вывела вас отсюда без проблем.
— Вывела? — переспрашивает парень. — Они?
— Я пришла за тобой, — медленно, как ребёнку, втолковывает ему Наоми. — Мне нужно забрать тебя и Бобби.
— Забрать? Куда?
Дальше по коридору слышится какой-то треск, и Наоми закатывает глаза, словно это одновременно и раздражает её, и забавляет. Джексон резко поворачивает голову к двери и только сейчас чует запах оборотня — не одного, не двух, даже не десяти.
На плечо ему опускается ладонь Наоми, удивительно тёплая и утешающая:
— Домой. Мы идём домой, Джексон.
Он ещё не понимает.
Джексон не знает, что за дверями больницы стоит не меньше двадцати оборотней, таких же, как он, — дети, брошенные родителями, альфы, потерявшие силу, как близнецы Итан и Эйдан, нашедшие Наоми; всего лишь беты, которым больше некуда податься. Его новая семья, его новый дом. Его стая.
— Мы позаботимся о тебе, пока Бейли не вернётся. И о нём тоже, — Ноа кивает в сторону тренера. — Тебе больше не придётся быть одному.
Эхом в его голове раздаются слова: «Пока Бейли не вернётся».
Но Бейли не может вернуться — она мертва.
И всё-таки что-то в нём оживает при этих словах, будто он только и ждал, когда кто-то их произнесёт. Будто он всё ещё ждёт, когда сестра появится.
В нём зарождается понимание.
— Питер. Ты видела Питера.
Наоми кивает:
— Не самая радужная встреча, — говорит она, и улыбка её становится мрачной: — Но остальным из наших повезло куда меньше.
— О чём ты?
Она лишь поджимает губы:
— У нас ещё будет время поговорить. А сейчас нужно сваливать из этого города, — она внезапно задумывается и тянет: — Только вот… понадобится твоя кровь. Можно было бы взять и у него, — и без её жестов парень понимает, что Ноа имеет в виду тренера. — Но он мне нравится, так что лучше взять у тебя.
На этот раз Джексон не задаёт вопросов. В нём крепнет нечто сродни уверенности. Питер. Его кровь. Бейли. Наоми. Что-то во всём этом, какая-то вновь связавшая их нить, вынуждает его встать и довериться той, кого он прежде презирал.
Было что-то в улыбке Наоми и в её глазах, что заставляло его просто верить.
И уже во второй раз Джексон Уиттмор покидает Бейкон-Хиллс. Но на сей раз он уже никогда сюда не вернётся.
***
Стайлз моментально понимает, что что-то не так.
В больнице царит переполох.
Он глядит на оживлённо переговаривающихся людей, а потом замечает Мелиссу и движется к ней, но слишком медленно и неуклюже — из-за смокинга, который надел на скорые похороны.