Такая холодная, Господи, как она может быть такой холодной!
В нос тут же ударяет запах, и он старается не дышать.
Джексон чувствует, как Питер встаёт сзади него — странным образом это напоминает сцену на пепелище, только теперь они поменялись ролями. В отличие от него, мужчина никак не реагирует на вид Бейли, но от него волнами исходит какая-то эмоция, словно если что-то пойдёт не так, трупов здесь будет гораздо больше.
И Джексон знает, что он будет первым.
Глория усаживается на колени подле него и погружает руки в податливую мягкую землю; аконит и омела укрывают её ладони сверху, как и положено рассыпанным могильным цветам. Лунный свет зигзагом отражается в зеркалах и проходит и сквозь Глорию, словно и она — всего лишь сосуд, который полнится силой.
— Сосредоточься, — бросает она Уиттмору.
Это сделать сложнее всего. Да и на чём ему сосредотачиваться?
Глория опускает голову и закрывает глаза. И пусть она молчит, кажется, что слова льются из неё в саму землю, и сила питает полусгнившие корни, и всё вокруг оживает. Всё, кроме Бейли.
Джексон понимает, что что-то не так, когда минута проходит за минутой, и плечи Глории никнут, а ничего не происходит. Когти сестры не впиваются ему в руку в поисках животворной тёплой крови, способной согреть её холодное тело, — ему говорили, так и должно быть.
Цветы и червивая луна взывают к мёртвому волку, банши — к самой смерти, энергетика оборотней — напротив, к жизни, а его кровь — к родной плоти, но ничего.
И лишь в воздухе витает сладкий запах цветов и разложения.
Пальцы Джексона еле вздрагивают, и рука Бейли выскальзывает из его захвата. Вместе с этим словно рушатся какие-то чары, узы таинства разбиваются, и всё приходит в движение.
Оборотни за деревьями топчутся на месте и перешёптываются между собой, Наоми выругивается, а Глория пригибается к земле ниже, но лишь для того, чтобы найти опору и успокоить встревоженное дыхание.
В следующую секунду Джексона отталкивают, и он видит, что Питер спрыгивает в могилу и хватает Бейли за плечи, встряхивая так, что голова её безвольно свешивается на грудь. Ему бы ощутить ярость, но испытывает парень только ужас и нарастающую пустоту.
Сердце Бейли в зашитой груди молчит.
Мертва. Конечно, мертва.
С губ Питера срывается нечто, похожее на рык, и это вынуждает Джексона вновь приблизиться к краю могилы. Этот звук его пугает — не за себя, он боится, что тело его сестры будет разорвано в клочья, будто она каким-то образом подвела Питера.
«Подвела нас».
Мысль почти заставляет Джексона улыбнуться. Это он её подвёл, всегда подводил, но у него хватает наглости злиться на неё за то, что она мертва.
— Ты даже после смерти не перестаёшь меня раздражать, — вдруг выпаливает Питер, всматриваясь в спокойное, почти равнодушное лицо мёртвой. И всё же на синих губах ему чудится улыбка, — насмехающаяся, последняя улыбка смерти. — Думаешь, всё будет по-твоему?
Одной рукой Питер удерживает Бейли за плечо, — чувствует ли он, сколько тратит силы на то, чтобы удержать тело в вертикальном положении? — а второй хватает приблизившегося Джексона и дёргает того за запястье.
Рывок получается сильным, но парень удерживается на поверхности и тут же ощущает пронзающую боль, когда зубы разрывают кожу на запястье, и, наверное, задета вена, потому что кровь стекает по ладони стремительными ручейками.
Наоми хватает Джексона сзади и оттаскивает от могилы, но он видит, что губы и подбородок у Бейли красные, и ему становится тошно. Выглядит она так, точно только что умерла снова, и снова из-за него.
Это её когти, а не Питера, должны были распороть ему руку, но пусть всё сделали за неё, Бейли всё так же не реагирует. Впервые она словно отвергает их общую кровь, отвергает брата, и он знает, что заслужил это, что это и станет ему главным наказанием.
Наоми что-то бормочет ему на ухо, что-то утешающее, но он её не слышит.
Джексон может только видеть лица сестры и Питера, чья ярость угасла так же внезапно, как и появилась.
Питер смотрит на Бейли и на секунду прижимается лбом к её лбу, закрывая глаза, точно пытаясь совладать с собой. Потом привлекает безвольное тело к себе, ощущая его неестественную тяжесть и холод.
На миг ему кажется, что она ожила, — то тёплая кровь Джексона на подбородке Бэй касается его плеча. Но холод неумолимо возвращается; не тот привычный холод её тела, к которому он успел привыкнуть.
— Ты никогда не слушаешься, — вдруг шепчет он. — Говорю уходить — остаёшься, велю остаться — уходишь. Упрямая глупая девчонка.
Ладонь мужчины, придерживающая её за спину, сдвигается вверх, пальцы путаются в чёрных, сливающихся с тьмой, волосах. Всё ещё мягкие, всё ещё непокорные.
— Неужели так сложно послушаться всего один раз?
Бейли, понятное дело, не отзывается, но в дыхании ночи ему чудится тихий возглас. Вместо утешения тот приносит лишь раздражение: Джеймс, поди, слышит гораздо больше.
До того как встретиться с Наоми по нелепой случайности (вот уж кто точно никак не хочет умирать!), до того как столкнуться с Глорией, до того как вернуться за Бейли, — Питер продолжал оставаться в тени Бейкон-Хиллс.
Ему известно, что «призрак» Бейли вовсе не оставил землю, а продолжает являться Джеймсу Скотту. Может быть, Бейли взывала с той стороны, вероятно, просто не к нему.
Он стискивает пальцы, впиваясь ими в кожу девушки. Даже после смерти Бейли у Джеймса осталось от неё гораздо больше.
— Дьявол, — шипит Хейл.
Ему хочется размозжить хрупкое тело в своих руках, и вместе с тем мысль об этом… ужасает?
Питер прижимает Бейли так же крепко, как в ту чёртову ночь, когда она умерла.
Было бы совсем не плохо вернуться туда и позволить ей и дальше раздирать когтями и зубами его плоть; боль при этом была обжигающей, но то, что владеет им сейчас, — отупляющее и жгучее, и вынести его гораздо труднее.
«Я не понимаю… Я… Мне страшно».
Эти слова, сказанные ею тогда, всплывают в памяти. И он думает: «Я тоже не понимаю, я тоже… боюсь?»
— Я не знаю, что делать. Я не знаю, Бэмби.
И её слабый, тонкий, молящий голос: «Пожалуйста, не оставляй меня, только не оставляй меня одну», — и отчего-то он знает, что так и будет, всегда, что он сдержит данное ей обещание.
Глория наверху вздыхает.
Питеру на неё, как и на всех прочих, плевать. Ему чудится, что Бейли немного шевелится и обнимает его, но он знает, что это всего лишь игры разума. Знает, что Глория права: Бейли не за чем возвращаться.
Чьи-то пальцы, холодные и неподатливые, гладят его шею. Шуршит ветер, и слабые, точно эхо, слова касаются его уха:
— Так и знала, что без меня ты совсем беспомощный.
Наоми охает. Наверное, именно это заставляет Питера напрячься. Это — и выдох Джексона, произнёсшего запретное имя как-то странно, как-то…
— Ты мне сейчас позвоночник сломаешь, — вдруг вполне отчётливо слышится её голос, и почему-то мужчина лишь крепче стискивает руки, слушая, как девушка ойкает. Пальцы его ощущают крошечные импульсы, доносящиеся из её груди, — неуверенное биение сердца. — Ну ладно, срастётся, — наконец говорит Бейли, и он слышит в тихих словах улыбку.
— Бейли! — уже громче зовёт Джексон.
Питер чувствует, что Финсток даже не поворачивается в сторону брата, зато поднимает голову с плеча мужчины и слегка отклоняет, чтобы видеть его. Он несколько ослабляет хватку, чтобы встретиться взглядом с серыми глазами.
И эти глаза настолько живые и смеющиеся, самодовольные и вместе с тем неумолимо нежные, что непроизвольно Питер говорит:
— Я убью тебя.
И тем самым рождает на свет звук, который столь странен посреди развороченной сырой земли — смех. А потом серые глаза мигают и исчезают, и впервые, когда Бейли вновь его обнимает, Питер чувствует, что на самом деле она невероятно тёплая.
— Я тоже, — говорит Бейли, — тоже очень соскучилась.
***
Бейли смотрит, как Наоми садится в машину и машет ей. Та скупо улыбается и кивает, — и это гораздо больше молчания Джексона, который даже в глаза не смог ей посмотреть, прежде чем сесть за руль.