Она просыпается.
Кто-то гладит её по голове, и Бейли щурится, силясь разглядеть хоть что-то. Стоит ей пошевелиться, как приятная прохлада руки исчезает, и девушка ощущает себя слепым щенком, которого отняли от матери.
— Ты меня слышишь? — женский голос доносится словно издалека, и Финсток прилагает все силы, чтобы распознать речь. — Можешь говорить?
Она пытается ответить, но во рту слишком сухо и противно, язык еле ворочается. Ладонь возвращается: сначала легонько похлопывает по запястью, а затем подносит стакан к губам. Бейли кажется, что в жизни не доводилось пить ничего вкуснее, хотя персонал больницы с ней не согласился бы.
— Я… — произносит она и пытается подняться. Её удерживают, и вовремя, поскольку голова внезапно наливается свинцом и начинает кружиться; те же руки водружают на нос очки. Пятна приобретают чёткие очертания, Бейли часто-часто моргает и, наконец, видит, где она и с кем. И пугается. — Это… Это что, морг?!
— О, нет, не волнуйся, с тобой всё хорошо, — с нажимом после каждого слова отвечают ей, успокаивая, и Бейли видит, что женщине перед ней очень неудобно. — Ты в больнице.
— Да? Мне вот так не кажется, — девушка ёрзает на своей «койке» и с ухнувшим вниз сердцем чувствует ледяную гладь стола под собой.
Бейкон-Хиллс всё больше напоминает прибежище каких-то психов и угрожающих жизни личностей: что ни день, то всё больше мест и лиц, нагоняющих подозрительность.
Наверное, эти мысли видны невооружённым глазом, потому что женщина отступает, и её ладони приподнимаются в желании показать, что она не собирается предпринимать ничего, что способно навредить. Двумя пальцами незнакомка касается кармашка на своём халате.
— Смотри, — показывает на бейдж, и Бэй кое-как различает имя, пока глаза подводят: Мелисса МакКолл. — Извини, что пришлось оставить тебя здесь, но уверяю, ты в полном порядке.
Бейли всё ещё смотрит недоверчиво; и фотография, и имя указывают на то, что женщина действительно медсестра, но она по-прежнему остаётся незнакомым человеком. И они в морге.
Движения медленные и недоверчивые; Мелисса не подходит ближе, и Финсток поднимает руку, чтобы найти стягивающий пластырь у корней волос. Подушечки пальцев нащупывают тонкую болевую полоску, больше напоминающую царапину, чем настоящее ранение. Масштаб проблемы не соответствует тупой боли, которая клонит голову назад. Бейли проводит ладонью по волосам, ближе к затылку, и тут же её отдёргивает. Мимолётная резкая боль в области теменной кости пронзает насквозь, и девушка прикусывает язык.
— Ощущается серьёзнее, чем есть на самом деле, — говорит медсестра. — На самом деле раны неглубокие, но после удара неудивительно, если будешь некоторое время чувствовать тяжесть и тошноту. Сомневаюсь, что ты получила сотрясение, но в случае головокружения, болей, дискомфорта или любых других симптомов лучше будет обратиться в больницу.
— Вы сами сказали, что мы уже в больнице, — Мелисса приподнимает подбородок девушки, светит в зрачки, и Бейли морщится, когда перед глазами начинает рябить. — Разве я не должна быть в палате, а рядом — врач, который поставит мне точный диагноз или накачает обезболивающим и велит хорошенько выспаться?
— Справедливо, — усмехается женщина. Она предлагает таблетки, — видимо, то самое обезболивающее, — но Финсток отказывается, всё ещё сомневаясь.
— Я у вас нежеланный пациент? Или все койки забиты? Что вы за медсестра такая?
Вопросы сыпятся как с конвейера. Собственный голос придаёт девушке сил; по крайней мере, это тихое место оживает. И улыбающаяся женщина перестаёт казаться антигероем второсортного ужастика.
— Раз ты не сильно пострадала, в лечении здесь смысла нет. Да и, если запись не будет запротоколирована, твой дядя не узнает об этом инциденте, — Мелисса вдохновенно придумывает причину, как объяснить ситуацию девочке, и по губам, сложившимся в букву «о», понимает, что угадала.
— Дядя будет волноваться, — подтверждает та, а затем спохватывается: — Подождите, откуда вы знаете о нём?
Женщина постукивает по бейджу, и Бэй читает её фамилию снова. И ещё раз.
— Мой сын учится с тобой. Он привёл тебя сюда и рассказал, кто ты. Мы решили, что будет правильно позволить тебе самой решить, стоит ли говорить об этом дяде, — Мелисса вздыхает. — Это не очень соответствует врачебной этике, и как медсестре мне стыдно.
Картина начинает проясняться, и с плеч Бейли спадает тяжеленный груз. Страх, что Бобби узнает о происшедшем, будет волноваться, сообщит родителям или закроет дома, обложив комнату камнями, оградив от всего, превыше боли физической; панический ужас, что родной человек увидит её не такой, как всегда, что любовь к ней померкнет в лучах правды, если она откроется, пугает её до чёртиков. Бейли Финсток слишком любит своего дядю, чтобы вынести мысль, будто может разочаровать его.
— Может, ваш поступок не является верным со взгляда медсестры, — говорит она, ломая пальцы рук, — но спасибо.
Девушка улыбается. Иногда секреты сближают больше всего иного, и сейчас она чувствует, как тайна пролегает между ними незримой нитью. Женщина, будь она матерью Скотта или нет, желай ранить её или спасти, вселяет доверие в юное сердце.
Бейли Финсток не питает любви ни к врачам, ни к полиции, но ответная улыбка Мелиссы заставляет на время забыть об этом и отдать свою жизнь в её руки.
— Но мне нужно кое-что взамен, — подхватывает женщина и видит, как Бейли напрягается, а костяшки её пальцев белеют. — Услуга за услугу?
Последние слова звучат вопросительно, словно Мелисса, внезапно передумав, решает дать задний ход.
Улыбка сползает с лица Бейли, и теперь мало что можно по нему прочесть; ей стоило этого ожидать. «Они всегда хотят чего-то взамен, — думает она, пытаясь избавиться от разочарования. — Ты могла это предвидеть».
Серые глаза смотрят не мигая, пока девушка ждёт вопроса. Вся она — оголённый нерв.
— Ты должна рассказать, что произошло.
Выдох выходит слишком громким, но Мелисса списывает его на то, что Бейли неприятно вспоминать случившееся.
— Я упала, — объясняет Финсток так, словно сказанное можно принять за правду, словно не знает, как сложно в такое поверить. — Со мной бывает: спотыкаюсь на ровном месте.
— Бейли, — медсестра впервые называет её по имени. — Ты можешь всё мне рассказать.
Финсток окидывает её взглядом. Эту красивую добрую женщину с тёплым взглядом тёмных глаз. Мелисса смотрит не так, как другие врачи. Какая-то искорка в её глазах заставляет думать, что ей можно верить, она не осудит, она поймёт. И на кратчайшую долю секунды Бэй действительно хочется сказать ей ещё что-то, но она не смеет.
— Это всё, — твердит она. — Я упала и вырубилась. А потом… — девушка хмурится. — Вы сказали, меня привёл ваш сын?
В мыслях полная неразбериха, но одно помнится точно: Скотта там не было. Не он нашёл её, не он взял на руки, позволив ощутить тепло мужской груди. Она всё ещё помнит, как спокойно билось под ухом сердце, и как отбивало ритм её собственное, — то ли от боли, то ли от близости.
И уж конечно ей помнилось чувство беспомощности, покорности и смирения, которое отчего-то сменилось доверием. Быть может, ничего другого не оставалось, кроме как верить. Но даже сейчас, подумав об этом, Бейли ощущает защищённость; он сказал, что не убьёт её, — по крайней мере, не сегодня, — и она знала, что это правда. Слова Питера Хейла были расчётливыми, но честными, а Финсток, не имея воли самой говорить правду, ценит её в других.
— Те, кто нашли тебя, — знакомые моего сына. Один из них позвонил ему и сообщил о том, что случилось. Скотт встретил тебя у больницы и привёл сюда.
Бейли моргает в растерянности.
Знакомые? Позвонили Скотту? Откуда они вообще узнали, что она с ним знакома, и зачем вызывать именно его? Разве не нужно было взять её телефон и позвонить дяде, значившемуся там на быстром наборе?