Плохо тому, кто не умеет плавать!
Но до сих пор страхи были напрасны. Дети выздоравливали, муж приносил получку по субботам, танки переплавлялись в мартенах, бомбы топились в море, даже землетрясение Гемфри обещал предотвратить.
А тут еще Джеллап посетил голубой домик.
Бетти догадалась, кто был их гость. Его лицо и клетчатая машина слишком часто мелькали на страницах журналов. Догадалась, но промолчала. Если король хочет остаться неузнанным, пусть считает, что его не узнали. Пусть ему будет приятно в голубом доме, может быть он захочет приехать еще раз, зачастит… привезет своих внуков подышать чистым воздухом. Внуки привыкнут играть с ее дочками, детская дружба перерастет в юную любовь, со временем Бетти станет тещей миллионера.
Испокон веков европейские девушки мечтали о прекрасных принцах, американских приучали мечтать о прекрасных миллионерах.
И хотя Джеллап не приезжал вторично, какие–то мечты начали сбываться. Гемфри ходил, веселый, потирал руки, посмеивался. Однажды спросил даже:
— Какой подарок ты попросила бы, если бы муж у тебя разбогател?
Бетти мечтала о гласоновой шубке, непромокаемой, теплой и прозрачной. Так интересно выглядит, когда ты зимой идешь по улице в летнем открытом платье. Дождь, мокрый снег, а ты как будто зачарованная. Издалека даже незаметно, как стекло поблескивает.
Гемфри, смеясь, обнял жену:
— Эх ты модница! Шубка пустяк. У тебя такое будет, что и не снится.
Но через неделю–другую радужные мечты слиняли. Муж, хмурясь, листал биржевые бюллетени, что–то считал на бумажке, подчеркивал, перечеркивал и тяжко вздыхал. И Бетти догадывалась, что гласоновая шубка отменяется. Но спросить не решилась: деловые разговоры были табу в голубом домике. Жене полагалось улыбаться, отвлекая мужа от грустных забот. И Бетти старательно улыбалась, думая про себя:
«Никогда я не верила в богатство. Бог с ней, с шубкой. Лишь бы взнос не просрочить, только бы домик не отобрали».
Несколько дней муж ходил мрачнее тучи, ронял слова о самоубийстве и бренности этого мира. Потом избавился от мрачности, но стал капризный и раздражительный, никак не угодишь. И дети шумят, и от пирога пахнет селедкой. Вечером расхаживал по кабинету, ночью бормотал во сне. Спросить жена не решалась, все равно не могла помочь. Только терзалась, плакала днем, когда дети уходили в школу, ночью прислушивались к сонному бормотанию мужа. «Их же предупредят, — убеждал он кого–то. — А без нас? Без нас было бы хуже, никакого предупреждения». Как–то раз закричал: «Ни за что! Ни за что!» — и заскрежетал зубами. Бетти стало страшно, она разбудила мужа. Гемфри проснулся испуганный: «Что–нибудь я сказал? Что ты слышала?»
Однажды, стараясь развлечь мужа, Бетти рассказала, как его уважают в округе. В магазине только и разговоров, что о землетрясении. И все спрашивают: «Миссис Йилд, что говорит ваш муж? Обещает ли он отменить землетрясение?» Владелица магазина сказала: «Если беды не будет, я подарю вам ящик шампанского, миссис Йилд». А Майкл Буд, этот хромой пьянчужка, закричал: «Есть за что! Я тоже предсказываю, что землетрясения не будет, подарите мне ящик джина. И потопа не будет — еще ящик. И не будет чумы и холеры — еще два ящика. И не будет Страшного суда, и небо не упадет на Калифорнию». А все как зашикали: «Стыдно, Майкл, стыдно! Надо уважать мистера Йилда. Он ученый человек, для нас для всех хлопочет».
Бетти старалась рассказать все это посмешнее, изобразить в лицах спорщиков, передразнила толстую торговку, кумушек и полупьяного Майкла. Но муж не рассмеялся. Схватившись за виски, он застонал, словно от мигрени:
— Дуры, какие дуры! И ты с ними последняя дура!
Бетти так испугалась. Почему Гемфри обругал ее? Неужели он не верит в успех, землетрясение состоится все–таки? Но он столько раз твердил, что удары опасны только в городах, где рушатся многоэтажные дома, валятся каменные стены. Голубой домик легкий, разборный, его и восстановить нетрудно… только бы детей вывести вовремя. Что еще угрожает? Обвалы страшны в горах, горы от домика далеки. Какие–то волны еще бывают, смывающие целые города…