В полицию? Но, конечно, шериф в поле, пережидает землетрясение, у телефона в лучшем случае сидит дежурный, не имеющий права решать, не имеющий права отлучаться.
Телеграфировать губернатору? Самому президенту?
Поздно! Поздно!
Тридцать восемь минут осталось.
Мэтью заставил себя задуматься:
«Что собственно может сделать Тичер вредного? Взорвет снаряды раньше времени? Никакой катастрофы не будет от этого. Взорвет не все снаряды? И так катастрофы не получится. Взорвет больше, чем надо? Не могли ему дать без счета лишние бомбы. Не взорвет вообще? Но в записке Йилда написано точно «вызвал катастрофу». Как можно вызвать катастрофу? Ага, понятно! Тичер взорвет сначала скважины второй очереди, он уничтожит те гранитные массивы (шипы, зубья, — говорил Грибов), на которых держится сейчас Калифорнийская плита. Тичер изменит последовательность взрывов и, вместо того чтобы оттянуть землетрясение, ускорив его. Вот где ключ к катастрофе — на западных скважинах Солано, Солано–бис, Трэйси, Мерсед.
Но Солано–бис в шести милях отсюда. Туда можно успеть.
Оставалось тридцать пять минут.
Мэтью ринулся в машину, дверцу захлопнул уже на ходу. Выскочил на дорогу; разворачиваясь, чуть не угодил в канаву. Скорее, скорее! Асфальтовая лента, шипя, ложилась под колеса. Солнце уже зашло, на небе багровели облака, асфальт отсвечивал красным, малиновыми зеркалами блестели пруды, листва была ржавой, трава ржавой, а тени бордовыми. Но ландшафт уже не казался Мэтью живописным, лиричным и мирным. Все красное, как будто кровью залитое. Кровью Йилда… и многих еще, тех, кто погибнет через… тридцать три минуты… тридцать две минуты!
Маленький городок на пути. На улице табором расположились семьи. Комоды, чемоданы… детишки снуют на асфальте.
— Куда несешься, проклятый! С ума сошел? Здесь дети!
— Уберите вашу мелюзгу. Я Мэтью, Мэт. Я Мэт, слышите? Я спасать вас спешу!
Двадцать девять минут! Целых три минуты потеряно в этом столпотворении.
Наконец селения позади. Дамба через болотистую низину, прямая, как стрела. Здесь можно не снимать ноги с газа. Машина рвется вперед, даже спрыгивает с неровностей. Впереди малиновый шелк — гладь залива, эстакада, вышка, баки.
Без двадцати пяти минут семь.
Успел!
И вдруг: «Стой, кто идет?»
У самого въезда на эстакаду — ворота. Когда они тут появились? И солдат, сдернув автомат, кричит неистовым голосом:
— Стой! Назад! Нельзя!
— Эй, слушай, я Мэт, я Мэтью, я главный инженер.
— Не знаю никаких Мэтов. Отойди, стрелять буду!
— Позови мне Джека Торроу! Позови офицера, дурак!
— Не знаю никаких Джеков. Не велено звать никого до семи часов. Отойди, стрелять буду!
Вот положение! Стоит такой служака, не хочет слушать, не хочет ничего понимать… Мэтью старается взять себя в руки:
— Слушай, парень, ты пойми: я главный инженер. Я приехал, чтобы предупредить землетрясение. Есть преступники, которые хотят катастрофы. Нельзя ждать до семи, в семь будет уже поздно.
— Отойди, стрелять буду!
Двадцать две минуты осталось. Куда мчаться? Где разыскивать телефон, как связаться с Джеком Торроу?
— Парень, ну пойми ты своей головой, я людей спасти должен. Ты из–за своего упрямства погубишь тысячи. На твоей совести будет.
— Стой, не подходи!
Мэтью пробует кричать, но вышка на островке, длина эстакады метров триста. Если даже крики и доносятся туда, никто не обращает внимания. Мэтью садится в машину, опять выходит, придумывает какие–то убедительные слова:
— Слушай, солдат, позови ты своего начальника, он разберется.
— Не велено до смены. Стой, не подходи, стреляю…
Девятнадцать минут осталось.
— Так стреляй же, черт тебя возьми!
Выхода нет. Без восемнадцати минут семь. Мэтью достает большой блокнот, печатными буквами пишет: «Я Мэтью. Примите меры против катастрофы. Преступники убили Йилда, они хотят вызвать землетрясение. Не давайте взорвать западные скважины. Отключите Солано, Солано–бис, Трэйси, Мерсед».
Расчет простой и грустный: солдат выстрелит и убьет Мэтью. На выстрелы кто–нибудь прибежит, прочтет записку. За четверть часа можно отключить скважины.
— Ну, стреляй!
Выставив блокнот, Мэтью идет на солдата. Тот вскидывает автомат, черная дырочка смотрит в упор. Мэтью видит молодое лицо солдата, веснушчатое и розовое, видит его глаза, страшно испуганные. Парню до смерти не хочется стрелять в живого человека. Но служба есть служба. Палец ложится на спусковой крючок. «Ведь выстрелит сдуру», — думает Мэтью. Черный кружок становится громадным, заслоняет весь мир. Мэтью уже чувствует, как что–то острое и горячее проходит сквозь живот. Противное ощущение. Тошнит, за кишки тянет.