Выбрать главу

— Оставь. Не отвечай.

Затем она повернулась к няньке; та уже приблизилась к кровати, чтобы подать ребенка матери, но изумленно замерла, застав ее столь бодрой. Махнув рукой в сторону смежной комнаты, Аннабел тем же отрывистым тоном, который до смешного не шел к итальянским словам, скомандовала:

— Марш туда. Дверь затворите. Выкупайте Карла. Покормите его. Потом, будьте любезны, принесите его ко мне.

Потрясенная нянька не шелохнулась.

Телефон зазвонил снова.

— Не трогать, — сказала Аннабел голосом шпионки из фильма.

Тут нянька, обретя способность двигаться, направилась, как ей было приказано, в смежную комнату, на ходу утешая ни о чем не ведающего Карла, по ее мнению как-то обиженного вместе с ней. Аннабел крикнула ей вслед, как бы желая оправдаться:

— Мы тут совещаемся насчет похорон мужа. Пожалуйста, закройте дверь.

— Может быть, мне позвонить на коммутатор и узнать, в чем дело? — сказал Билли, берясь за трубку. Он справился, по какому поводу им только что звонили, и узнал, что женщина, убиравшая квартиру Аннабел, интересовалась, как ей быть с молодой леди, но теперь уже скоро сама придет в гостиницу, чтобы получить указания.

— Вели им больше нас не беспокоить, — распорядилась Аннабел. — Скажи, чтобы портье отдал ей деньги, и пусть она без нас справляется со своими делами.

Билли в деликатной форме довел этот приказ до сведения портье. Потом налил себе чаю и вдруг вспомнил о письмах; они исчезли.

Оказалось, их спрятала Аннабел. Когда с прогулки пришла няня, Аннабел поспешно сунула их под одеяло. Сейчас она их снова вынула.

— Не разговаривай громко, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы эта женщина что-нибудь здесь увидела или услышала.

— Но она не понимает по-английски.

— Откуда ты можешь знать, что они понимают? Слово здесь, слово там, листок бумаги, почерк...

Она взглянула на четыре конверта, которые держала в руке, — один был пуст, второпях она не успела положить письмо на место — и сказала:

— Почерк нормальный, его обычный почерк. Вполне твердый, и вообще...

— Я тоже обратил внимание.

— Он страшный человек, — сказала Аннабел. — Я не знала, какой он страшный.

— Может быть, он написал их раньше, еще до того, как окончательно решился, — заметил Билли. — Он всегда твердил, что хочет покончить с собой, и мне казалось, он на это способен. Но о письмах я не знал и даже не догадывался.

— Между прочим, на них есть дата.

— Он мог приписать ее позднее.

— В свою последнюю минуту, — ядовито уточнила Аннабел.

Няню отпустили восвояси, ребенок лежал рядом с Аннабел, поводил ручками, позевывал, что-то сонно бормоча. Она села, подмостила под спину подушки и в третий раз взялась за письма. Около Билли стояли бутылка виски, кувшин воды и чашка со льдом.

«Мамочка, это последнее письмо, которое я, твой сын, пишу тебе. Ты, всегда бывшая для меня чудесной матерью, истинной матерью, прости мне то, что я намерен сделать. Это единственный выход из кошмарной, непереносимой ситуации. Мама, моя жена неверна мне, она изменяет мне и днем и ночью. С тех пор как родился наш сын, она стала совсем другой. Оргии, разнузданные оргии самого возмутительного свойства устраиваются теперь в ее честь и длятся по целым ночам. Иногда я прихожу за ней и пытаюсь ее увести с этих празднеств разврата и зла, но она надо мной насмехается и подстрекает своих приятелей также смеяться надо мной. Сколько раз, опьяненная вином или наркотиками, она являлась в наш номер в здешней гостинице только в десять-одиннадцать часов утра в сопровождении каких-то растленных типов, опустившихся до последней степени падения. Управляющий уже предупредил меня, что, если это будет продолжаться, нам придется съехать.

Ты знаешь, мамочка, что мы известны всему миру как образцовая чета. Эта наша репутация — вопиющая ложь.

Маленький Карл отдан на попечение горничных и нянек, совершенно случайных, посторонних людей. Что с ним станется?

Я ухожу из этой жизни, мамочка, зная, что даже в мой смертный час Аннабел затевает омерзительную разгульную пирушку в своей новой квартире, снятой специально с этой целью. Она бражничает там и пляшет в этот самый час.

Когда ты прочтешь это письмо, не осуждай меня. Спасибо тебе, мамочка, за все, что ты для меня сделала. Молись за меня. О, если бы все женщины были такими, как ты. Недостойный, я умираю возле святых мучеников в надежде обрести мир.

Твой умирающий сын Фредерик».

Сложив письмо, Аннабел сунула его в конверт и сказала, как бы подводя итог: