похождения русской литературы во время Первой мировой войны
из цикла «Типология»
1 Первая мировая война была в каком-то смысле страшнее Второй. Масштабы зверств были, может, и меньше, и ни Освенцима, ни Катыни Первая мировая не знала, но, в отличие от Второй, не имела она и смысла. Не считать же смыслом передел мира, который для большинства воюющих ровным счетом ничего не значил. Какие-то колонии, какие-то границы… Все зверства, не запрещенные еще газы, многомесячный окопный кошмар, мясорубки вроде Верденской, экзотический идиотизм вроде железных стрел, сбрасываемых с аэропланов на кавалерию,- все это было решительно ни к чему, хотя премьер-министр Новой Зеландии Хелен Кларк и заявила в 2005 году, к девяностолетию Галлиполийского сражения, что участие Австралии и Новой Зеландии в боях на английской стороне сильно способствовало их становлению как наций. Мысль здравая: участие Италии и Германии в Первой мировой до такой степени способствовало их становлению как наций, что с итальянским фашизмом и германским нацизмом Европе пришлось довоевывать двадцать лет спустя. Возможно, прав Максим Кантор, рассматривающий в новом романе Первую и Вторую мировые как единую мегавойну. Многим довелось поучаствовать в обеих. Может быть, нация действительно не отковывается без войны - беда только тем нациям, чья национальная идея исчерпывается их, так сказать, суверенитетом, то есть ограничивается кровью или почвой. Тогда все кончается, как у Германии. Кстати, советскую нацию - кто бы что бы ни говорил, она у нас была,- по-настоящему отковала и сформировала именно Великая Отечественная: событие, так сказать, народообразующее. Отсюда и ее великая роль в советской мифологии - и полная бессмысленность сегодняшних камланий: преемственность современной России относительно Советского Союза проблематична, соотношение масштабов очевидно, а уж насколько мы, нынешние, слабей и бледней той нации при всех ее пороках - не будем повторяться, чтобы не травить душу. Кстати, эта советская нация потому и победила, что идея ее далеко не сводилась к крови и почве: армия верила, что несет миру новую правду, более человечную. Так оно и было. У России царской не было даже отдаленного подобия такой идеи - большинство воюющих (и ворующих) не верили ни в Отечество, ни в царя, ни в Бога, ни в черта. В результате война Россию добила, расколола и ввергла в революцию. Англии и Франции ничего не сделалось - они были уже, что называется, готовы. Разумеется, русской революции могло и не быть; более того - Россия могла выйти из войны обновленной, цельной, триумфальной и великодушной. Но произойти это могло при одном условии - если бы подавляющее большинство ее населения походило на Николая Гумилева. К сожалению, это было не так, поэтому получилось то, что получилось, а Гумилев, пощаженный австрийскими пулями, погиб от русской.
2 Великих певцов войны в мире было трое: Киплинг, Гумилев и Симонов (в последнее время четвертым продвигают Генделева, но он, по-моему, слишком старается). Гумилев в этой славной когорте стоит несколько особняком: окопной и боевой конкретики в его стихах мало (вся проза войны ушла в «Записки кавалериста»), патриотизма тоже негусто. Странное дело - он воюет не за ту Россию, которая есть, а за ту, которая будет; он вообще идет на фронт для того, чтобы она наконец настала. Отношение к Первой мировой разделило всю русскую литературу на несколько непримиримых кланов, разведя по разные стороны баррикад даже таких испытанных друзей, как Горький с Андреевым. Для Горького война - гибель цивилизации, ее позор; для Андреева - начало великого национального проекта, великий шанс для России, надежда воспрянуть и объединиться. Исторически прав оказался Горький, но по-человечески понятней Андреев (как всегда понятней и симпатичней человек, который честно заблуждается - предпочитая энергию этого заблуждения слишком очевидному, слишком простому знанию). Скажем, когда в России в очередной раз сменяется парадигма - всегда правы оказываются те, кто предсказывает либо казарму, либо разруху; но по-человечески обаятельны те, кто опять - в двадцатый раз - искренне верит, что грабли вследствие наступления на них не ударят наступившего по лбу, а издадут музыкальный звук или, допустим, зацветут. Это в политике хороши точные прогнозы, а в литературе хорошо то, что генерирует лучшие тексты. Иногда они возникают в результате заблуждений - как «Рассуждения аполитичного» Томаса Манна или «Записки кавалериста» Гумилева (не говоря уж о ранней советской литературе с ее пафосом всемирного переустройства). В поэтах тоже наблюдался раскол, даже более сложный - потому что поэзия вообще дело более тонкое. Некоторая - весьма незначительная - часть декадентов ударилась в ура-патриотизм: Федор Сологуб выпустил книгу «Война», в которой так и блещет дикое стихотворение «Запасному - жена». Маршак - сам большой мастер стихотворного плаката - издевательски цитировал сорок лет спустя: