Она все причесывалась и причесывалась, преображаясь у меня на глазах, и с каждым взмахом руки, словно на пленке, проявлялась все отчетливее: сначала глаза, потом нос, рот, узкий белый лоб — он весь только смутно угадывался где-то под копной волос, и уши —, маленькие, розовые, как у ребенка.
— Возьми его себе, — сказал я, когда, кончив причесываться, она протянула мне гребешок.
Она явно ждала этого, потому что спрятала гребешок без лишних слов; я подошел к самому краю склона — посмотреть, где нам лучше спуститься, и в ту же минуту мы услыхали лай.
Мы мчались по склону, скользкому, как мыло, по обломкам коры и прелой траве, я чувствовал, как в горле бешено стучит кровь, и думал, что вот сейчас будет конец. Может, мы успеем добежать до скотного двора, может быть, нам удастся спрятаться в сене или нет, под крышкой колодца: там темно, мы сожмемся в комок, затаив дыхание, но что, если колодец заперт, да и все равно следы приведут к нему, и, когда мы почти сбежали со склона и нам оставалось всего с полсотни метров до опушки леса, я вдруг повернул влево и побежал на север.
Вдоль узкой вспаханной полоски поля тянулась тропинка, и, когда мы бежали к ней, скользя по сырой траве и валежнику, и падали, споткнувшись на мокрых корнях, и сучья хлестали нас по глазам, я все время мечтал об одном: только бы добраться до леса, с северной стороны окаймлявшего поле. Пусть уж лучше нас схватят там. Только бы не вытаскивали из копны сена или из колодезной будки и не вели, толкая в спину прикладом, через весь двор усадьбы. Только бы не возвращаться назад неспешным шагом и потом, дождавшись машины на перекрестке, снова ждать, лежа под брезентом, и опять ждать…
Я услышал, как сзади меня окликнула Герда, и тут меня снова захлестнули стыд и страх. Я встал, обернулся назад, но не увидел ее, пробежал еще метров десять, снова встал; то я бежал вперед, повинуясь страху, то, устыдившись, останавливался и ждал.
И вот я увидел ее: она, шатаясь, брела по тропе, тяжко и с присвистом дыша, и волосы снова упали ей в лицо, так что ей приходилось придерживать их одной рукой, а другой она отбивалась от сучьев.
— Беги! — крикнула она мне.
Ее лицо побелело как мел и стало неузнаваемо, она снова крикнула мне «беги», но я уже отогнал своих докучливых спутников — стыд и страх — и теперь чувствовал только усталость и какое-то оцепенение. И тут же опять — страх…
Мы добрели до северной оконечности поля, и тут опять был подъем, не слишком высокий, но все же настолько крутой, что нам пришлось карабкаться на четвереньках. И мы поползли вверх по склону. Я протянул ей руку, чтобы помочь; не знаю, что мне удалось побороть в себе — стыд или страх. Она совсем выбилась из сил, из горла ее вырывались хриплые стоны. Широко раскрыв рот, она глотала воздух, и в груди ее что-то свистело и скрежетало. Слезы струились из ее глаз, она то и дело облизывала губы и все же нашла в себе силы в третий раз крикнуть мне «беги», будто кто-то может бежать вверх по крутому склону, и вот мы уже добрались до верха и проползли на четвереньках первые несколько метров и только потом встали и побрели дальше.
Еще отсрочка.
Я остановился, ожидая, что на краю взгорка сейчас покажутся дула автоматов и за ними каски. Но кругом опять была тишина, был только лес и его шелест и еще — наше собственное судорожное дыхание.
— А что, если они на том хуторе?
Она не ответила. Я заметил, что она скинула куртку и, смяв, схватила в охапку, и я подумал, не должен ли я ей предложить, что понесу сверток.
— Наверно, они на хуторе, — решительно сказал я. — Пошли дальше.
4
— Может, собака потеряла след на тропинке, — сказал я.
— Лучше помолчим, — выдохнула она, — не гадай попусту, от этого только хуже.
— А может, они устали и решили на все плюнуть, — упрямо продолжал я, — они ведь простые солдаты, что им до нас? Им-то все равно, поймают нас или нет.
— Они выполняют приказ.
— По-разному можно выполнять приказы.
— А для них это своего рода спорт. И к тому же каждый надеется на повышение.
— Кому нужно повышение? Скоро войне конец.
— Для них это забава, вроде кино, что-то новое, захватывающее: погоня за преступниками. Война невыносимо скучна, когда ничего не случается. Солдатам ведь тоже нужны увлекательные переживания, о которых потом можно будет порассказать дома.