Названия мест, которые он произносил, так или иначе были мне незнакомы, все они одинаково оканчивались на «руд», и я бы нипочем не отличил одно от другого.
Была секунда, когда меня подмывало спросить Герду, не запомнила ли она его пояснений, но я тут же отказался от этой идеи. Это только навело бы ее на мысль об отце, а она ведь ни разу не заговаривала о нем с тех пор, как мы сидели на взгорке, следя за тоненьким столбиком дыма. Хорошо бы ей позабыть о нем. Но стоило нам остановиться, и я видел: она только о нем и думает.
«Может быть, они прекратили погоню, — размышлял я. — Может, они взяли остальных и удовлетворились этим… до поры до времени».
Утешив себя этой мыслью, я ускорил шаг. Трудно было предположить, что всем семерым удастся спастись.
Как же все это было?.. Рука Левоса на моем плече в тот миг, когда он увидел столбы и трижды прокричал: «Нет!..» А Трондсен вырвал у конвойного автомат…
И теперь мне вспомнилось многое другое, все, что я тогда увидел словно при вспышке магния, когда схватил Герду за руку и мы вдвоем перепрыгнули канаву: офицер круто повернулся назад и вдруг обрел плоть в тумане — вырывая из кобуры пистолет, он что-то кричал. Грегерс обхватил руками одного из солдат. Эвенбю стоял не шевелясь на краю канавы, и его насквозь прошил ружейный залп, и он рухнул плашмя в снежное месиво — он ведь даже не успел вскинуть руки, чтобы защититься от пуль, — а Крошка Левос принялся колотить первого, кто попался под руку, и этим первым оказался Трондсен. А Бергхус… я не мог вспомнить, как вел себя Бергхус, когда мы шли к месту казни: перед этим он беспрерывно спрашивал, который час, еще раньше, в камере, дожидаясь, когда за нами придут. И еще я вспоминал руку, сжимавшую ломоть хлеба и огрызок колбасы, который остался на койке, и волосы Герды, рассыпавшиеся у нее по плечам, унизанные каплями росы…
— Слушай! Круто обернувшись, она схватила Меня за руку. — Слышишь?
Мы прислушались, и звук повторился. Короткий яростный лай. Затем все стихло.
— Уж это никак не овчарка, — прошептал я, оборачиваясь к Герде.
Но, выпустив мою руку, она уже метнулась в чащу, и я не стал медлить, а побежал за ней, и в тот страшный, беспощадный миг все слилось для меня воедино: арест, допрос, приговор, ночи и дни перед казнью, желтые ворота с надписью «Человека освобождает труд», составленной из сосновых веток…
Мы мчались по сосняку, я скоро нагнал Герду, но у нас уже не было сил бежать, и дальше мы побрели, спотыкаясь о сучья и корни деревьев, и яростный лай собаки все приближался, но я не оборачивался, и тут сосняк стал клониться под гору, и я увидел, что за лесом начинается поле, и подумал, не все ли равно теперь, где они схватят нас. Я взял Герду за руку и замедлил шаг.
Но мы не остановились. С поля доносилось какое-то равномерное пощелкивание, и, не отпуская руки Герды, я, шатаясь, побежал вниз по склону. А после мы шли уже шагом, не быстрым, но и не медленным, боясь споткнуться, чтобы нас не застигли распростертыми на земле. Мы слышали, как пыхтит собака в зарослях вереска позади нас, но никто не стрелял, пока еще не стрелял — сначала они, наверно, окликнут нас, — и я зашагал к просвету между деревьями и подумал, что он напоминает ворота и как только мы туда войдем…
Впереди простиралось поле — буровато-серая вырубка, покрытая высокой жухлой травой, перезимовавшей под снегом. В поле стоял человек, орудуя корчевателем, а другую рукоятку держал мальчик… и в тот же миг из вереска выскочила собака и пронеслась мимо нас…
Это был сеттер, всего лишь щенок с розовыми пятнами на носу и у глаз, он веселым лаем приветствовал мужчину и мальчика, а затем, резвясь, возвратился к нам и подскочил к Герде…
… Кажется, я стоял и смеялся, впрочем, что стоял — это точно, и держался за ствол березы, а может, я просто вскрикнул и выпустил руку Герды, и тогда у нее подкосились ноги, и она рухнула во весь рост в вереск да так и осталась лежать, уткнувшись лицом в снежную жижу.
Мы больше не могли бежать, теперь уже не могли. Щенок нагнал на нас такого страха, что мы вконец обессилели. Мы даже не пошли краем леса, а открыто зашагали к полю, и я подумал:
«Мы пойдем просто так, как ни в чем не бывало, и, может, нас примут за влюбленных».
Я взял Герду за руку, но, кажется, она даже не заметила этого; рука ее была холодна и безжизненна, и сама она шла за мной как лунатик, которого хотят водворить в постель.