— Ты?
— Нет, я вместе с двумя другими парнями стоял на часах.
— Что же дальше?
…но это все еще был сон, далекий и нереальный. Газовая камера… в помиловании отказать… и застывшая улыбка на лицах парней, когда мы сидели и тряслись в том грузовике, и между нами стоял чемодан, тот самый чемодан, в котором лежали четыре автомата и взрывчатка… Как же это было: кажется, мы въехали в какие-то ворота? Ну да, в ворота соседнего дома. Короткие, быстрые распоряжения.
— А мне куда?
— Будешь стоять здесь!
— Есть!
— Нагрянет кто-нибудь — бросишь камень в окно… нет, лучше бегом в дверь и предупредишь всех!
— Есть. Стрелять можно?
— Только если поймешь, что тебя заметили.
Страха нет. Еще нет. Только нарастающая тревога, зуд в теле, лихорадка, предшествующая спаду. Потные руки. Но по-прежнему я гляжу на это со стороны. Это лишь игра, волнующий эпизод, подобно тем сообщениям в утренних газетах, прочитанным под аккомпанемент урчащей печи, все это неправдоподобно, как мертвое лицо Фредрика, соседского мальчонки, попавшего под машину… неужели мы никогда не сможем выбраться из своей шкуры, неужели до ближнего всегда дистанция в пять шагов?..
— А потом что же было?
Опять этот голос. Голос Герды из шелестящего мрака вокруг, надо мной, прикосновение ее ноги к моему затылку и кисловатый запах мокрого платья, высохшего на теле, и эта дурацкая каморка, жалкий чердачный закуток, и робкая услужливость Вебьернсена, и резкий весенний воздух, проникающий сквозь щели… и Робарт, и Шнайдер, и тот самый солдат Вольфганг с вырубки, который остановился слева от нас и справил нужду… и рука Герды, почему я не чувствую ее руки, хорошо бы она погладила меня по волосам!..
— Карл, тебе что-то приснилось?
Кто-то сильно встряхнул меня за плечи, я вскочил и стал ловить воздух ртом.
— Ты что, спишь? Ты такие странные вещи говорил…
— Правда?
— Наверно, ты бредил? Так как же все-таки было дело?
Я сел, чувствуя, как холодный пот стекает у меня по шее, под ворот рубашки, в углубление между ключицами.
— Я что, спал?
Она улыбнулась где-то в потемках рядом со мной, и мне не надо было видеть — я и без того чувствовал ее улыбку.
— Так что же, нагрянули немцы?
— Да.
— И что же?
— Нагрянули, и все. Не знаю, кто их навел.
— И ты предупредил остальных?
— Да. Я бросил камень… нет, я ворвался в коридор и крикнул им в открытую дверь… и бросился бежать…
— А потом?
— Мы пытались отстреляться и уйти, но пробились только до тротуара: немцы установили пулемет в воротах дома напротив.
— И что случилось с остальными?
— Всех убили.
«Зачем она спрашивает, — подумал я и начал разминать рукой правую ногу, которая совсем онемела и затекла оттого, что я прижал ее к краю доски, — и зачем только людям непременно надо все знать! Мало им того, что происходит с ними самими? Мало ей того, что мы торчим в этой крысиной дыре, где нельзя даже пошевельнуться? Мало ей того, что немцы могут нагрянуть в любую минуту?»
Тут я увидел ее руки: вынырнув из мрака, руки ухватились за мою коленку.
— Лежи спокойно, расслабься, — шепнула она.
Я откинулся назад, опустив голову на ворох стружки, и закрыл глаза; я чувствовал, как ее пальцы скользнули по моей ноге и замерли, обхватив икру. Затем она начала растирать мою ногу, и я с изумлением вспомнил, что эти маленькие сильные руки она совсем недавно беспомощно подставляла солнцу, в то самое утро, когда мы стояли у горной хижины и вокруг нас уже расступался туман.
— Наверно, ты видел дурной сон, — сказала она, и ее дыхание горячими толчками согревало мой лоб, и тут мы услышали, как в нижнем этаже скрипнула дверь и сразу же вслед за этим — звуки шагов вверх по лестнице.
— Нам придется обождать, — дрожащим голосом сказал Вебьернсен и вытер со лба пот. — Мне трудно одолеть столько ступенек зараз, — добавил он извиняющимся тоном и улыбнулся, и в серых сумерках я увидел, что на его скулах горит лихорадочный багрово-лиловый румянец.
Он снова переоделся в рабочий комбинезон и казался в нем еще более неуклюжим и беспомощным, чем в мундире.
— Куда нам теперь? — спросил я, все «сильнее поддаваясь отчаянию при виде этого несчастного существа. — Нельзя ли нам сразу уйти?.. И скажите, немцы еще не убрались со станции?.. И какой дорогой нам идти?
Я подошел к полураскрытой чердачной двери, но он удержал меня своей бледной дряблой рукой и устало улыбнулся, прислушиваясь к доносящимся снизу звукам.