В дни, когда в институте имени Сурикова шла защита дипломных работ, я присутствовал на защите работы Нины Беляковой «Ленин и Крупская в Швейцарии». Все шло хорошо, когда неожиданно вскочил со своего места заведующий кафедрой общественных наук и прокудахтал: «Товарищи! Почему на картине, изображающей Ленина и Крупскую, нет газеты «Правда»? Здесь художник допустил грубую ошибку».
В зале повисла тишина. Присутствующие, которым явно было неловко, посмотрели на председателя Государственной комиссии, народного художника СССР Сергея Герасимова. Герасимов же, переводя взгляд с дипломницы на заведующего кафедрой, известного своими нелепыми и сумасбродными выступлениями на собраниях актива, сказал, пристально глядя на него: «Всмотритесь еще раз в картину. Здесь есть газета «Правда». Просто Надежда Константиновна положила ее на дно чемодана с одеждой». Присутствующие расхохотались. А завкафедрой, выслушав этот ответ, даже глазом не моргнул...
В один из дней ректор вызвал меня к себе и стал интересоваться, как идут мои дела. Просмотрев мои работы, он, совершенно не знакомый с творчеством Навои, не разбирающийся в поэзии и очень мало осведомленный об Узбекистане и о культуре Востока вообще, стал давать мне, как он считал, «ценные» советы...
...Противостояние в институте, все более обострявшееся, было мне во многом непонятно. Я работал с присущим мне упорством над своим дипломом, когда в начале 1944 года Грабарь, как я уже говорил, вызвал меня к себе и познакомил с академиком Щусевым...
Я приехал в Ташкент в августе. Жил сначала в гостинице «Восток», а впоследствии — в самом театре, в одном из маленьких помещений. Другое — рядом, побольше размером, приспособил под мастерскую и приступил к работе над эскизами.
К этому времени здание театра было в основном закончено, но работы по декорированию еще продолжались под руководством народных мастеров, а стены фойе были уже оформлены резным ганчем. Для моих же композиций было оставлено место.
Наблюдение за декоративным оформлением театра было поручено Стефану Полупанову, в те годы главному архитектору города Ташкента. Этот человек, с его мировоззрением и уровнем понимания искусства, оказался мне только помехой в работе. К примеру, он требовал любую работу переделывать, независимо от того, как она была сделана. Все это очень раздражало меня, и я отправил Щусеву письмо, в котором просил разрешения отправлять свои эскизы на утверждение ему самому. Он согласился на это, и я стал высылать эскизы в Москву. Вскоре я получил от Щусева телеграмму и письма с одобрением моих работ. Очень сожалею, что не сохранил их.
Через некоторое время он сам приехал в Ташкент с группой архитекторов. Мои эскизы вынесли на обсуждение на Совет Народных Комиссаров Узбекистана и утвердили их.
Меня всегда удивляло, что на любом собрании, обсуждении обязательно найдется человек, который задаст дурацкий, абсурдный вопрос, выскажет нелепое замечание или возражение, вставляя во всяком деле палки в колеса.
В то время как мои эскизы получили одобрение и их стали утверждать, среди присутствующих неожиданно вскочила пышная рыжеволосая дама в очках и заявила: «Товарищи! Я считаю, что художник не смог всесторонне осветить избранную тему. Всем известно, что республика наша очень богата, здесь выращивается огромное количество бахчевых, а художник не изобразил ни одной дыни или арбуза! Товарищ художник! Я вправе вас спросить, почему вы не изобразили дыню или хотя бы арбуз?»
Я остолбенел от изумления. Ну что можно ответить на такой вопрос? Среди собравшихся прошел смешок, на меня посматривали. Я молчал. Тогда Щусев обернулся к женщине, встал и заявил: «Эти эскизы не предназначены для сельскохозяйственной выставки, они написаны для оформления академического театра имени Алишера Навои. Именно по этой причине здесь нет изображений дынь, арбузов, а также другой сельхозпродукции!»
По правде говоря, как раз в такие минуты мне вспоминается русская пословица: «Дураков не сеют, не жнут, они сами растут».
Много раз за свою жизнь, на обсуждениях не только моих работ, но и работ других художников, где я присутствовал как член художественных советов, я убеждался в справедливости этой поговорки.