Именно это волнение, которое рождает лишь соприкосновение с настоящим искусством, заставляет меня порой, несмотря на занятость, откладывать все дела и ехать в Москву. А там первым делом — Третьяковская галерея, бессмертные, так любимые мною произведения — от икон Андрея Рублева до «Явления Христа народу» Александра Иванова — плода тридцатилетнего труда художника. И снова — волнующие встречи с высочайшим Искусством: я замираю перед полотнами Валентина Серова, Михаила Врубеля, подолгу вглядываюсь в «Протодиакона», этот удивительно глубокий образ, созданный Ильей Репиным. Наслаждаюсь творениями Константина Коровина, Игоря Грабаря, создавших замечательные пейзажи, великого Василия Сурикова, раскрывшего в своих произведениях трагедии русской истории...
Утолив тоску по большому искусству этими первыми впечатлениями, я вновь, как влюбленный юноша, жаждущий свидания, устремляюсь в Музей изобразительных искусств имени Пушкина. И, конечно, здесь иду первым делом к «фаюмским портретам». Подолгу стою перед шедеврами Рембрандта, Рубенса и других старых мастеров; экспонированными в нескольких залах второго этажа музея произведениями французских художников XIX—XX веков — Клода Моне, Поля Гогена, Ван Гога. И наконец, насытив взоры всеми остальными сокровищами этого удивительного музея, иду к полотнам великого художника XX века — моего любимого Анри Матисса.
Как трудно каждый раз после этого покидать Москву!.. Если бы случилось, что возможность таких встреч с искусством у меня отняли, я бы, наверное, изнемог от духовной жажды, как путник в пустыне гибнет от жажды физической. Когда же, бывает, я подолгу не могу выбраться в музеи Москвы, в Эрмитаж и Русский музей в Ленинграде, — тогда отправляюсь в Самарканд. И лишь налюбовавшись здесь Гур-Эмиром, побывав на Регистане, осмотрев его прекрасные медресе и надышавшись вволю воздухом Самарканда, могу продолжать заниматься творчеством. Все это — те духовные источники, без которых я не мыслю себя как художник, как личность. Они помогают жить в душе вскормившим меня корням и незримо призывают вновь и вновь к собственному творчеству.
Еще в детстве я взял в привычку фиксировать все жизненные впечатления в рисунках, стремясь все, что привлекло внимание, как-то задело, тотчас же зарисовать — карандашом ли, углем или тем, что окажется под рукой. В ранние годы, по обыкновению всех мальчишек, мои рисунки были в основном изображениями лошадей, причем сбоку. Понятно, что в этом случае у лошади рисуется только один глаз. Но вот как изобразить оба уха коня? Я долго ломал над этим голову и наконец, изобразил лошадиные уши в форме буквы «М»...
Позже я зарисовывал все, что встречал и видел вокруг себя на улицах, на шумных перекрестках и базарах: прохожих, седобородых стариков и сгорбленных старушек, юношей и девушек, детвору, деревья, овраги и холмы, арыки, траву и зелень... Все это я с любовью запечатлевал на бумаге. Эта привычка сохранилась у меня и потом: в школе, в вузе, в годы зрелости; да и сегодня, на склоне своих лет, я не изменяю ей. Недавно, вернувшись с концерта всеми нами любимой танцовщицы Кизлархон Достмухаммедовой, я по свежим впечатлениям сделал сначала маленькие наброски, а потом повторил их, увеличив. Эти рисунки понравились Кизлархон, и один из них я ей подарил.
Мне нравится не столько воспроизводить точно свои впечатления, а скорее фантазировать на основе их. Ведь творчество становится творчеством лишь тогда, когда реальность, окружающая творца, одухотворяется светом его собственного внутреннего мира, его размышлениями, его фантазией, в результате чего рождается таинство нового образа, нового видения, не существовавшего прежде и становящегося откровением для зрителя. Изображение же точных картин действительности допустимо и даже необходимо лишь в отдельных набросках, этюдах - не более того. Само же произведение, если, конечно, оно имеет отношение к настоящему искусству, создается независимо от существующих, видимых реалий, предоставляя полную свободу и простор ощущениям, порой едва уловимым движениям души. Лишь это делает создание художника общечеловеческим достоянием, позволяя затрагивать сокровенное в душе каждого.