В 1927 году врачи посоветовали моему отцу переехать в южные районы с сухим климатом. Мои родители сначала переехали в кишлак Пулоты (где проживали потомки арабов) к моей тетушке Зулайхо, которая жила с сыновьями и дочерьми — Салимом, Абдуллой, Олимжоном, Ахмадом, Ризо, Аминой. Работали они в школе, на хлопковом пункте и в других организациях этого кишлака, а после уехали в Карши.
Это было время выполнения первых пятилетних планов, восстановления тяжелой промышленности, создания коллективных хозяйств; шла так называемая борьба по ликвидации остатков «басмачей», движение за освобождение женщин. Эти и им подобные явления способствовали созданию напряженной обстановки. Борьба с «басмачеством» в Кашкадарьинской долине еще продолжалась. Когда я навещал своего отца в больнице, находившейся на противоположном берегу реки, мне приходилось слышать рассказы о разных страшных эпизодах.
До дня суда двух молодых раненных басмачей для лечения поместили в больницу. Утром, когда пришли за ними, нашли их мертвыми: басмачи сами зарезали своих раненных соратников, опасаясь, чтобы те не выдали каких-либо важных тайн.
Мой брат Фуад работал на хлопковом пункте в Мубареке. Там был сторожем молодой парень-сирота. Когда я приходил туда, он всегда беседовал со мной о книгах, любил расспрашивать меня об искусстве рисования. Я нарисовал его как-то с ружьем на плече. Этого парня тоже застрелили басмачи. Точно так же в Карши была зверски убита комсомолка, молодая учительница Джамиля Джумаева. В те времена такие ужасные случаи случались очень часто.
На станции Мубарек, что в тридцати километрах от Карши, служила милиционером женщина: смуглая, горбоносая, худощавая, из-под кепки видны коротко остриженные волосы. Одевалась она в одежду военного покроя, постоянно носила на ремне наган. Этой милиционерше было поручено препроводить одного осужденного в тюрьму города Карши. С документами и обвинительными бумагами женщина явилась на станцию. Когда прибыл поезд, останавливавшийся только на одну-две минуты, осужденный успел сесть в него, а милиционерша осталась на станции. Сообщить о случившемся не было возможности, ибо в то время здесь ни телефонов, ни телеграфа не было. Расстроенная случившимся, женщина вынуждена была ждать следующего состава. Поездом, прибывшим через три часа, она приезжает в Карши и идет в городскую тюрьму, чтобы сообщить о необходимости розыска осужденного. Но можно представить ее изумление, когда у ворот тюрьмы она увидела того самого осужденного, сидящего на солнцепеке.
«Меня не приняли в тюрьму. Ведь документы были у вас», — сказал он ей с недовольным видом.
В итоге осужденного поместили в тюрьму, а милиционерша написала рапорт о выполнении порученного задания...
Впоследствии подобный персонаж мне встретился в книге замечательного писателя Абдуллы Каххара «Сказки о прошлом», герой которой, Бабар, чем-то напоминает того осужденного.
Я, молодой художник, мечтал, чтобы мои рисунки опубликовали на страницах моего любимого журнала «Янги Юль» («Новый путь»). Однажды, отобрав три рисунка из альбома своих работ, созданных в Карши, я отправил их в редакцию. Один из рисунков изображал черноглазую девушку с мелкими косичками, которая красила брови усьмой, второй — девчонок и мальчишек, читающих журналы и книги в библиотеке, третий был пейзажем.
Отправив рисунки в журнал, я с присущим молодости нетерпением стал ждать ответа. Заранее представляя свои рисунки опубликованными в журнале, я безмерно радовался.
Наконец из редакции пришел ответ, в котором было сказано, что в журнале публикуют только оригинальные рисунки, а скопированным здесь места нет. Под письмом стояла подпись заведующего отделом иллюстраций Усто Мумина.
В растерянности и недоумении, очень расстроенный, я решил, что впредь никогда больше не буду посылать свои работы в редакции.
Впоследствии, уже работая художником в газете «Кизил Узбекистан», я спросил уважаемого Усто Мумина4: «Почему вы приняли мои рисунки за копии?» Он ответил: «Мы не поверили, что в такой далекой провинции, как Кашкадарья, может найтись художник, способный создавать такие прекрасные, оригинальные рисунки...»