— Нет плохих детей, есть плохие родители, нет плохих людей, есть дурные обстоятельства…
— И нет неисправимых, есть просто ленивые воспитатели, — закончил за него Корвус. — И в чем-то он даже был прав.
Некоторое время они молчали. Изегрим не хотел мешать брату собираться с мыслями, а Корвусу, оглушенному горем, судя по всему, просто нечего было сказать в ответ.
Наконец, сковывающий произнес столь тихо, что даже чуткие уши Охотника с трудом уловили сказанное:
— Спасибо, что согласился.
— Тебе не нужно меня благодарить.
— Нужно. Это была блажь, глупая, эгоистичная, кровавая. Ошибка, стоившая жизни твоим людям, скольким, кстати?
— Двадцати семи.
— Двадцати семи, — чародей как бы распробовал это число на вкус и нашел его мерзким. — А еще моя слепая ярость поставила под угрозу судьбы миллионов. Ты ведь понимаешь, что война практически неизбежна? А все из-за меня, из-за моей злобы.
Изегрим ничего не ответил, он лишь устало опустился рядом с другом и сел, скрестив ноги.
— У нас был выбор?
— Нет, — последовал ответ Корвуса. — Даже если отмести в сторону чувства, я обязан был бы покарать их, иначе расписался бы в собственной слабости, и результат в итоге оказался бы точно таким же. Вот только…
Он не договорил, да слова и не были нужны. Изегрим прекрасно понимал, что хочет сказать кровный брат.
"Вот только если бы ты не был ослеплен горем, то наверняка сумел бы придумать куда более изящный план".
— А теперь двадцать семь ловчих мертвы, Ковчег, ведущий из твоей горной крепости в Сентий, деактивирован как минимум на год, а королева стягивает войска к столице.
— А почему не к Секундусу? — удивился Изегрим. — Это более очевидный пункт сбора.
— Потому что она боится меня, — коротко проговорил Корвус, и по его тону было видно, что чародей начал приходить в себя — слезы подсохли, в карих глазах вновь появился знакомый металлический блеск, и вообще Вороний Король точно помолодел на пяток лет. — Боится и ждет официального ответа Лория, в этом нет никаких сомнений.
— И что же скажет доблестный Солум?
— Не знаю точно. У него есть моя версия событий, да и вряд ли наш старый товарищ желает ввязываться в бойню из-за злобной гадины. Вот только ты же знаешь: мы все делаем не то, что хотим, а то, что должно.
— Знаю, именно поэтому я сам отправлюсь на переговоры с ее величеством.
— Это опасно.
— И что же она мне сделает? — осклабился Изегрим, демонстрируя зубы, — обдует ветерком? Я выбирался и из куда больших передряг.
— Именно поэтому они будут ждать тебя.
— Кто — они? — насторожился Охотник.
— Пока не знаю, но выясню это. Несомненно одно, интрига такого уровня не по плечу Кэлисте.
— А Амандусу? Я читал трактаты, написанные канцлером Дилириса, он дьявольски умен.
— Возможно, — Корвус нахмурился, — но есть и другие варианты.
Изегрим вздохнул.
— Корв, он мертв, мертвее некуда. Мы с тобой лично сжигали тело и разрушали филактерий. Я сам проткнул этот проклятый сосуд ножом, и ты видел, как потускнел бирюзовый камень. Никто не в состоянии пережить такое.
— Да, ты прав, — Корвус встал с трона и положил руку на плечо своего друга. — И все равно, на переговоры отправится кто-нибудь другой. Мы лишились Орелии и Ридгара, не хватало еще потерять тебя.
— Как пожелаешь, — Изегрим был недоволен этим решением, но оспаривать его не стал. — Мы найдем достойных послов, я в этом не сомневаюсь. А теперь давай перейдем к более важным делам.
— А именно?
— Разработке плана боевых действий. Не забывай, осень на носу, а значит, действовать придется быстро, — он поднялся и потянулся так, что хрустнули ребра. Буди Перышко, зови Каш-рона, прикажи полковникам и генералам прибыть в тронный зал, и приступим. Я хочу знать, какими силами мы располагаем на сегодняшний день, и, самое главное, точно ли все обстоит так, как ты рассказывал мне во время нашей прошлой встречи.
Глаза Корвуса сощурились, и Изегрим знал, что там, под маской, изуродованные шрамами губы разошлись в улыбке.
И это заставило его сердце радоваться — один простой разговор позволил брату вспомнить, кто он такой, и как обязан поступать.
"Мертвых мы оплачем, когда вернемся с победой. Ничего, они поймут".
Ну а если малышка Игнис, Орелия и Ридгар каким-то чудом остались в живых, что ж, они узнают об этом и найдут способ вызволить друзей.
В любом случае, наматывание соплей на кулак ничем не поможет, а значит — пора действовать.
— Проклятье!
Брошенный со всей силы предмет столкнулся со стеной и разлетелся на куски с характерным звуком. Да, именно что со звуком. Видеть траекторию полета ему теперь не дано, но острый запах свидетельствовал о том, что в колбе находилось лекарство.
Очередное.
Бесполезное.
Таривас с трудом сдержал вопль отчаяния.
— Сынок, сынок, упокойся! — нежные мягкие руки обхватили его за плечи, и принц расслабился. — Все вон!
По топоту, донесшемуся до слуха принца, он заключил, что многочисленные слуги и лекари Ордена Спасения стремительно покинули комнату, опасаясь столкнуться с яростным характером королевы.
Принца окутала волна жалости и заботы, с легкими нотками гнева. Эмоции матери успокаивали и возвращали душевное равновесие. Как всегда.
— И снова провал, — прошептал он одними губами.
— Ничего, мы что-нибудь придумаем, обязательно придумаем, — шептала мать, как заведенная.
По волне напряжения, идущей от нее, можно было понять, что дела идут не слишком хорошо. И в этом не было ничего удивительного — в воздухе отчетливо пахло войной, большой и страшной, и аромат этот нервировал как дворян, так и простых горожан. Сентий замер в напряженном ожидании, а войска — отряд за отрядом собирались возле столицы, однако по другую сторону реки Латы было тихо и спокойно. Слишком тихо и спокойно.
— Какие новости от дяди?
— Привел своих в готовность, будет держать север и ожидать команд, — ответила мать.
— Не поедет в Сентий?
— Нет, — в ее голосе послышались нотки раздражения, — он считает, что вероятность атаки на герцогство Риштат слишком высока для того, чтобы рисковать.
— И он прав, — заметил Таривас.
Эти разговоры помогали, они давали возможность забыть о том, что дневной свет стал несбыточной мечтой. Такие беседы напоминали, что он — все еще наследный принц, все еще жив.
— Ну конечно, — фыркнула мать, однако злость начала уходить, королева наконец-то сумела взять себя в руки, что в последние дни происходило с ней нечасто.
Королева переживала о том, что с ним случилось. В первый же день после трагедии во дворец были согнаны все лекари, каких только получилось найти, но…
— Никаких следов ученицы Орелии? — Таривас понимал, что не должен спрашивать об этом, но не мог удержаться.
Полыхнуло яростью.
— Нет. — Скрип зубов Кэлисты был слышен так отчетливо, что принц легко представил, как мать цедит это слово, а ее пальцы сжаты так сильно, что костяшки побелели. — Эти ублюдки прихватили ее и воспитанницу Кающегося с собой, бежали из страны.
— Ожидаемо, — Таривас с трудом сумел сдержать вздох разочарования.
Говоря начистоту, он и не надеялся на столь сильное везение, но небольшая надежда все-таки осталась. Теперь и она растаяла.
Таривас коснулся уродливого рубца, пересекавшего оба глаза, и свежий шрам отозвался фантомной болью. Да, Вороний Король оказался прав, жить без солнечного света — это страшно. Но все-таки, он дышит, а значит, шансы на исцеление остались.
Мать, в очередной раз безошибочно угадав настроение, подошла к принцу и обняла его.
— Мы что-нибудь придумаем, сынок, обязательно.
— Спасибо, мама, — Таривас нежно погладил ее руку и улыбнулся, — ты всегда поддерживала меня.
— А как же иначе.
В дверь постучали и Кэлиста отстранилась. Таривас сразу же представил, как она поднялась, сложила руки так, чтобы те подчеркивали форму безупречной груди, приосанилась, убрав с лица все намеки на страх, неуверенность или слабость. Ее эмоции, впрочем, как и всегда, бурлили, но тут уж ничего нельзя было поделать — Роза Юга никогда не отличалась сдержанностью.