А если богослов использует в качестве аргумента оскорбление, которое безбожник нанёс святому человеку? Кураев вспоминает о том, что Герцен назвал святителя Игнатия «сапёром во Христе». При этом Кураев не спорит с Герценом и вроде бы даже солидаризуется с этим оскорблением. Ведь кавказский епископ выступал против отмены крепостного права. Последнее просто неправда. У святителя Игнатия по отношению к крепостному праву была куда более сложная позиция, отнюдь не сводимая к однозначной поддержке. При этом самое непонятное – какое отношение вопрос о крепостном праве имеет к «болезни технаря в Православии»? Отец Андрей ничего не говорит о том, что именно технари в силу своих особенностей проявляют склонность к крепостничеству. Похоже, он уклонился от им же заданной темы лишь для того, чтобы сказать про святителя гадость.
По существу же вопроса в лекции Кураева есть следующее: «Пример технаря в Православии – святитель Игнатий Брянчанинов», и далее он утверждает, что святитель «учился у святых отцов через очки ученика артиллерийского училища». Ну… предположим. Наверное, любой богословский труд несёт на себе отпечаток мирского опыта богослова. Привело ли это к искажениям истины? Об этом было бы интересно поговорить, но именно об этом в лекции отца Андрея – ни слова. А в конце фрагмента глубокомысленное заключение: «Нельзя вырвать тезис из святителя Игнатия и сказать, что это учение Церкви». Какой именно тезис? Кто именно пытается представить его, как учение Церкви? Можно было надеяться, что речь как раз об этом и пойдёт, однако – увы.
Протодиакон Андрей Кураев не говорил, что «Игнатий Брянчанинов плохо понимал Православие». Но именно этот вывод с абсолютной логической неизбежностью следует из того, что он на самом деле сказал. И если кто-то ещё не успел приступить к знакомству с трудами святителя Игнатия, послушав эту лекцию, может так и не приступить, особенно если учесть, что книги святителя – отнюдь не развлекательные. Захочет ли молодёжь брать на себя труд изучения наследия святителя, имея лишь перспективу обзавестись «очками артиллериста»?
Не надо быть профессором богословия, чтобы понимать, что «даже у святых бывают ошибки». И со святыми можно полемизировать, но разве не требует такая полемика повышенной осторожности, максимальной выверенности суждений и определённой тональности – не просто уважительной, но и почтительной? Допустимо ли в рамках такой полемики с вальяжной барской снисходительностью балансировать на грани откровенного хамства?
А что касается «болезни технаря» и других «болезней в Православии»… Я, например, очень люблю протодиакона Андрея Кураева, хотя и не имею чести быть лично знакомым. Он симпатичен мне, как человек, я высоко ценю его книги и лекции. Считаю, что он занимается наиполезнейшим для Церкви делом. Но, мне кажется, что это дело из разряда духовно опасных. По складу мышления Кураев – полемист и полемист блестящий. Он боец по натуре, потому что полемика – это война. А кто на войне избежал греха? Ведь так хочется стереть оппонента в порошок. Легко ли рассчитать необходимое количество ударов и достаточную силу каждого из них? Любой полемист иногда становится избыточно жестоким, любого порою невольно заносит в горячке спора. Грань, которая отделяет обсуждение темы от осуждения оппонента – очень тонкая, её легко переступить, не заметив. Да ведь и оппоненты порою не церемонятся, изощряясь в оскорблениях. Не всегда выдерживают нервы, велик соблазн ответить «симметрично». Это неизбежные болезни полемистов, в той или иной степени, свойственные любому из них. На войне, как на войне. Но давайте будем помнить, что воин рискует своей душой ради спокойствия тех, кто тем временем сохраняет белизну своих одежд. И если отец Андрей берёт на себя тяжелейший и неблагодарнейший труд полемики с разного рода сектантами, раскольниками, носителями неких отклонений внутри Церкви – помолимся за него. На той лекции он выглядел очень уставшим.
А говорить о «болезнях в Православии», конечно, надо. Недавно перечитывал очень любимого мною блаженного Августина и встретил мысли, с которыми принципиально не согласен. Мне кажется, блаженный Августин страдал «болезнью юридизма», понимая некоторые положения христианства в категориях римского права – слишком упрощенно, линейно, без надлежащей глубины. В той или иной степени это свойственно всем западным богословам, что и привело в конечном итоге к расколу. Но бл. Августин – православный! Так же как православными были западные «юристы», легаты римский пап, твёрдо стоявшие на вселенских соборах в истине, а все ереси той эпохи пришли с Востока, не от «юристов», а от «философов». Римский «юридизм», которому свойственна ясность и логичность, не раз спасал философов-греков, склонных всё усложнять и запутывать, от ненужного суемудрия, уводящего в ненадлежащие дебри. А греки спасали западных богословов от недопустимой примитивизации истины, от склонности формулировать богословские положения в категориях римского права. Вот так мы и выравнивали друг друга.