– Смиренный твой батюшка.
– Да… Он шесть лет уже монашествует. За пять лет ни разу дома не был, потом дали ему на месяц отпуск, а он через несколько дней вернулся. Говорит, встретили дома хорошо, а только в миру долго выдерживать теперь уже не могу…
Этот незатейливый, но такой глубокий разговор послушников освободил меня от последних сомнений, и теперь я уже был уверен – жива Оптина. Здесь не просто возобновлен действующий монастырь. Оптина пустынь воистину воскресла, потому что есть в ней такие вот молодые батюшки, хочется верить, что будущие старцы, у которых, как знать, не будет ли еще Россия рыдать на груди.
***
На следующий день я снова встал в 5 утра вместе с грохотом гаек в жестянке (они ли это были – опять не видел). Зашел в собор, попрощался с преподобным Амбросием. На выходе встретил послушника, который устраивал меня на ночлег. Он, так же тепло улыбаясь, сказал: "Братик уезжает? Сохрани вас Господь в пути". Казалось, что сама Оптина попрощалась со мной его устами.
Пошел в Козельск теперь уже не берегом, а по асфальту от главных ворот, над которыми крупными буквами полукругом было написано просто и невзыскательно: "Оптина пустынь". Покидал я монастырь с опустошенно-перегруженной душой. Впечатлений было много, но они лежали во мне беспорядочной грудой, а в таком виде мало стоили. Потом, спустя значительное время, я постепенно начал понимать: всем тем, что я видел и слышал, Оптина действительно ответила мне на большинство личных вопросов. Святая пустынь и ныне окормляет тех, кто на самом деле этого хочет. Сама, как живая. Пока восходят в духовный возраст ныне еще юные будущие богомудрые старцы.
1995 г.
Подземное Небо
Бог не есть Бог мертвых, но живых.
Мф 22, 32.
От Почтовой станции Киевского метро, которая рядом с речным вокзалом, мы поднимаемся на гору, покрытую редколесьем, под ногами – пожухлая прошлогодняя трава, сквозь которую местами пробивается свежая апрельская зелень. Гора опоясана каменными лестницами, к услугам восходящих – вагончики фуникулера, но мы поднимаемся без пути, по живой земле. Несколько раз приходилось, задыхаясь от крутизны склона, прислоняться к теплым стволам деревьев. Сами по себе, словно бы помимо воли, раздавались в душе слова молитвы: "Пресвятая Богородица, спаси нас и сохрани, святый апостоле Андрее, моли Бога о нас".
Так ли поднимался на эту гору святой апостол Андрей Первозванный? Наверное, он, человек сильный, не делал вынужденных передышек, а шел так же по живой земле, хотя с тех пор без малого две тысячи раз наступала осень, опавшие листья утучняли землю, и апостольские следы ушли в толщу горы, оставшись в ней навеки.
Иные, может быть, усомнятся в исторической достоверности предания, повествующего, что на киевских горах был первозванный апостол, но думаю, что он в любом случае здесь был, по крайней мере духом своим, привлеченный православными молитвами. У Бога все живы, и отошедшие к Нему святые так же участвуют в истории, как и во время своего земного бытия.
Вот мы поднялись к Андреевскому храму, довольно, впрочем, позднему, построенному уже при императрице Елизавете. Он такой изящно-воздушный, бело-голубой, с нарядной позолотой, что невольно скажешь: "Здесь воссияла благодать Божия", как это и предрекал св. ап. Андрей.
Благодать обильно оросила эту гору во время крещения Руси. Равноапостольный князь Владимир воздвиг здесь церковь во имя Пресвятой Богородицы, прозванную Десятинной, потому что князь жертвовал на содержание храма десятую часть своих доходов. "Десятинная Богородица" до наших дней не выстояла, но археологи раскопали ее фундаменты, и ныне как бы план церкви выложен на земле красным гранитом. Можно стоять, словно в храме, и молиться лицом к алтарю, одновременно пребывая среди ошеломляющего, пронизанного солнечным светом простора, под куполом высокого неба, где звучали молитвы святого всехвального апостола и святого равноапостольного князя.
Недалеко от фундамента Десятинной церкви на камне высечены перефразированные слова преподобного Нестора Летописца, одного из Киево-Печерских иноков: "Отсюда пошла русская земля".
***
И вот мы уже в Киево-Печерской лавре – колыбели русского монашества, которое зародилось в толще другой киевской горы, в рукотворных пещерах, где первые наши иноки молились за Русь новоначальную. С горящей свечей в руках спускаюсь под землю узким сводчатым коридором, где и двоим трудно разойтись. В нишах по бокам подземных ходов стоят гробы с мощами святых угодников печерских. Убранные в парчу, святые мощи покоятся под стеклянными рамами, вписанными в контур гробов.