И ведь не на столько верующие не правы. Склонность к русификации богослужения всегда свидетельствуют об оскудении веры. Это симптом глубоких духовных перемен самого плачевного свойства. Церковнославянское богослужение – это неотъемлемая часть очень сложного синтеза, которым является церковная жизнь. Здесь тронь хоть что-то – посыплется все.
Да, мы порою не каждое слово в Богослужении понимаем, но в молитве важен не дословный перевод, а единство формы и содержания, которое воздействует не столько на рассудок, сколько на душу. К тому же слова нашей молитвы воздействуют не только на нас. Вспомним, как оптинский старец, ответил одной женщине, которая жаловалась на то, что не разумеет смысла псалмов, которые он велел читать ей ежедневно: "Не разумеешь, все равно читай – бесы разумеют".
Однажды пришлось столкнуться с таким доводом в пользу русификации Богослужения: "Зачем нам читать Евангелие на книжном славянском языке, если Господь обращался к людям на разговорном арамейском?" Но ведь священник в храме во время проповеди так же обращается к людям на разговорном языке. И что-то не припомню, чтобы Господь ратовал за перевод Пятикнижия Моисея на просторечный арамейский язык.
Кроме прочего, в современном мире церковнославянский язык является объединяющим людей и в пространстве, и во времени. Приезжаем мы, например, в Сербию или Болгарию, на улице людей не понимаем, но едва переступив порог храма, слышим родную и понятную церковнославянскую речь.
Этот язык так же соединяет нас со многими поколениями наших предков вплоть до начала христианства на Руси. Тысячу лет назад наши предки говорили на другом языке, а молились – на том же самом, что и мы. Разве это не здорово?
Территория креста
За нами щелкнул замок и, сделав всего несколько шагов, мы оказались в исправительной колонии, в совершенно ином мире, который живет по правилам для нас непонятным, да и неизвестным. Мы – это священник, трое певчих церковного хора и журналист. Любой свободный человек, если он не работает в исправительной системе, на территории зоны – иностранец, не знающий языка. Но вот, пройдя всего несколько сот метров, мы поднимается на второй этаж административного здания и, переступив порог одной из комнат, попадаем… на свободу. Здесь – замечательная домовая церковь с настоящим иконостасом. Церковные подсвечники, богослужебные книги на аналое, купель для крещения – все близкое и понятное. Мы на воле, потому что территория храма – это территория свободы. Не потому ли тянет сюда тех заключенных, которые внутренне это чувствуют?
Они стояли вдоль стены храма по тюремному молча и дисциплинированно. Они обращались к священнику так, как это очевидно, принято за колючкой: "Можно спросить?" И все-таки зеки знали, что для батюшки они такие же люди, как и свои прихожане. Знали, потому что священники вологодского храма святителя Николая во Владычной слободе уже довольно давно посещают колонию в поселке Паприха Грязовецкого района. Для них, для преступников, поет маленький, но настоящий церковный хор, для них батюшка привез Святые Дары, он будет сегодня причащать тех, кто к этому готов. За них и вместе с ними священник молится, всем дает целовать крест…
Странно видеть крест на зоне. Как будто пересекаются два совершенно разнородных и непримиримых мира – преступный и церковный. Впрочем, что тут непримиримого? Что есть крест? Символ страдания. Но крест так же символ спасения. А колония? Место исполнения наказания, то есть место страдания. Но колония – исправительная, значит она призвана стать местом спасения. Получается, что крест не только не чужероден здесь, но даже напротив – он самый выразительный символ зоны.
В жизни любого человека бывают очень тяжелые периоды, после которых душа либо просветляется, либо темнеет окончательно. Одних страдания облагораживают, других – озлобляют. Последнее, увы, случается чаще, и все-таки, когда мы страдаем, наши души всего ближе к Богу – только руку протяни, только было бы желание протянуть руку. Так во всем мире, а зона – лишь наиболее выразительное отражение этого факта.
Эти несвободные люди пришли в храм по своей свободной воле, они могли бы провести время иным разрешенным способом. Все точно так же, как и по другую сторону колючки: одни телевизор смотрят, другие в церкви молятся. Почему эти зеки, в основном – довольно молодые, пришли в храм? Это личная тайна каждого.