Однако несмотря на это массовое единство и на то, что порой со стороны кажется почти железной уверенностью в вопросах веры, многие мусульмане тоже оказываются на дороге в Эммаус, со своими причинами вздыхать: «Л мы?то было надеялись!» На самом деле, в исламе всегда были глубоко духовные верующие, тоскующие по такой близости с Богом, которая выходила бы за рамки простого исполнения внешних ритуалов и словесного исповедания веры. Вот, например, молитва, которую Констанс Падвик обнаружила в одном из мусульманских молитвенников на Среднем Востоке:
У меня нет ничего, кроме нищеты,
чтобы молить Тебя о себе.
И в бедности своей я приношу эту нищету
как мольбу.
Силы моей довольно лишь на то,
чтобы постучать в Твою дверь.
И если Ты прогонишь меня, куда еще мне стучаться?
Или к кому взывать по имени,
если Ты откажешь в щедрости нищему Своему?
По щедрости Своей да не введи непослушного в отчаяние!
Щедрость — великодушнее, и милость — больше того.
В своей жалкой немощи я пришел к Твоей двери,
зная, что убогий находит здесь помощь.
Всем сердцем я доверяюсь Тебе,
простирая к Тебе руки в мольбе, как жалкий нищий.[11]
Люди, чьи молитвы отличаются таким смирением и духовной жаждой, не могут не видеть той пропасти, которая рано или поздно непременно разверзается между обещанием их религии и ее повседневной практикой, особенно когда вера оказывается связанной с политической и военной силой. Обещания, на которые они было надеялись, мечта о мире без обманчивых идолов, губящих человечество, о мире, где царит справедливость — эта великая мечта постоянно отодвигается все дальше и дальше в будущее, а порой и вовсе пропадает с горизонта в обществе, где реки человеческих слез постоянно пополняются ужасающими волнами насилия и страдания. Неудивительно, что в таком мире мы слышим голоса мусульман — таких, как Хуршид Ахмад из Пакистана, — которые просят нас признать общечеловеческие проблемы, требующие диалога:
«Сегодня ислам и западный мир снова получили возможность приблизиться друг к другу на нравственной и идеологической основе и, таким образом, стать друг для друга источником силы в общей борьбе против тех, кто стремится разрушить человеческую цивилизацию» (К. Чэпмен, «Ислам и Запад», стр. 193)[12].
Обратите внимание, что собеседником ислама в общем диалоге этот ученый–мусульманин называет «западный мир». Этот мир, как мы уже видели, включает в себя как христиан, так и гуманистов, оказавшихся в ситуации, где прежние привычные основания подорваны, а столетия взаимной враждебности уже сменяются общей озабоченностью за будущее человечества и нашей прекрасной планеты. Если прозорливые и гуманные мусульмане разделяют эту озабоченность и хотят присоединиться к разговору на дороге в Эммаус, мы должны только радоваться тому, что наш диалог становится триалогом. И по мере того, как мы ведем этот разговор, вместе шагая по дороге, кто знает — может быть, вскоре к нам присоединится еще Кто?то, Чье присутствие и сейчас, как и когда?то, может преобразить эту беседу.
Последняя мысль перед тем, как двинуться дальше. В евангельской истории одного из двоих учеников на дороге в Эммаус звали Клеопой, но его спутник так и остается неназванным, безымянным, неизвестным. Принимая во внимание важность имен в древнем мире, из этой подробности можно сделать негативный вывод: перед нами в буквальном смысле никто, чья роль в истории, сформировавшей западную культуру, остается непризнанной, потому что его не записали по имени и забыли! Но, может быть, именно благодаря этому факту он может стать представителем любого человека, символом каждого из нас. В другом отрывке Евангелия, перед тем, как Иисус рассказал одну из самых удивительных из всех Своих притчей, Его спросили, кого нам считать своими «ближними». В ответ Он описал как путник, которого схватили, избили, раздели донага и бросили умирать на дороге и который тем самым лишился всех узнаваемых признаков своей расы и религии, тем не менее, получил помощь от презренного самарянина, считавшего своим ближним каждого, кто нуждался в подмоге. Может быть, безымянный путник на дороге в Эммаус послужит для нас напоминанием о том, что к нашему разговору может присоединиться любой, и мы должны быть готовы принять в качестве ближнего всякого, кто страдает от отчужденности, разочарования и смятения в сгущающемся мраке стареющего мира.
Послания с дороги в Эммаус (1)
Имя: Альбер Камю
Биографические данные: Французский философ, романист и драматург. Родился в 1913 г. в Алжире; в 1957 г. удостоился Нобелевской премии по литературе; в 1960 г. погиб в автокатастрофе. Камю всю жизнь пытался понять, как совместить кажущуюся «абсурдность» мира с неистребимой жаждой людей по смыслу — особенно если Вселенная, в которой они живут, стала пустой и безмолвной. Мало кто из современных писателей выразил эту дилемму с такой ясностью, честностью и смелостью. Вот что пишет нам Камю с дороги к Эммаусу:
«Если ни во что не веришь, если ни в чем не видишь смысла и не можешь утверждать никакую ценность, все дозволено и ничто не имеет значения. Нет доводов "за", нет доводов "против", убийцу невозможно ни осудить, ни оправдать. Что сжигать людей в газовых печах, что посвящать свою жизнь уходу за прокаженными — разницы никакой. Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза».
«Поскольку престол Всевышнего опрокинут, бунтарь признает, что ту справедливость, тот порядок, то единство, которые он тщетно искал в своей жизни, ему теперь предстоит созидать собственными руками, чтобы тем самым оправдать низложение Бога… Это не обходится без ужасающих последствий, из которых мы пока осознаем лишь немногие».
«Как только человек подвергает Бога моральной оценке, он убивает Бога в самом себе. Но на чем тогда основывается мораль? Бога отрицают во имя справедливости, но можно ли понять идею справедливости вне идеи Бога? Не оказываемся ли мы тогда в абсурдной ситуации?»
«Всякая мораль становится предварительной. В своих самых глубинных тенденциях XIX и XX столетия — это эпохи, когда была сделана попытка жить без трансценденции».
«Цинизм, обожествление истории и материи, индивидуальный террор или государственное преступление — этим не ведающим пределов следствиям вскоре предстоит во всеоружии появиться на свет из двусмысленной концепции мира, которая предоставляет одной лишь истории создавать ценности и истину. Если ничто не может ясно мыслиться, пока в конце времен не будет явлена истина, то всякое действие — произвол и в мире царствует сила».
«При сопоставлении с античным миром схожесть христианского и марксистского миров представляется поразительной. Их роднит общий взгляд на мировые процессы, столь отличающийся от воззрений античности. Прекрасное определение этого взгляда было дано Ясперсом: "Именно христианской мысли присуще понимание истории как в высшей мере единого процесса"».
«"Как можно жить без благодати?" — таков был коренной вопрос XIX в. "Справедливостью", — отвечали на него все те, кто не хотел принять абсолютный нигилизм. Народам, отчаявшимся в царствии небесном, они обещали царство человека. Проповедь человеческого Града усилилась к концу XIX в., когда она сделалась поистине визионерской и поставила достижения науки на службу утопии. Но царство отступало все дальше и дальше, чудовищные войны опустошали древнейшую из земель, кровь бунтарей пятнала стены городов, а полная справедливость так и не наступала. И вот мало–помалу прояснился коренной вопрос XX в., тот самый, за который отдали жизнь террористы девятьсот пятого года и который продолжает терзать современный мир: "Как жить без благодати и без справедливости?"».[13]
11
Мунахату л'Имани'ш–Шафий, в книге К. Падвик «Мусульманские молитвы: изучение популярных мусульманских молитвенников» (Padwick, Constance,
12
Книга Колина Чэпмена «Ислам и Запад» (Colin Chapman,
13
Эта и предыдущие цитаты взяты из книги А. Камю «Бунтующий человек». Русский перевод книги можно найти здесь: http://krotov.me/lib_sec/11_k/kam/u_2.htm