Нетрудно понять, почему в глазах всего общества в целом, и (что воспринимается нами куда острее) в глазах наших родных и близких, которые никак не могут понять причину столь радикальной перемены поведения, такая вера может выглядеть «святым сумасбродством», нередко вызывающим нарекания в религиозном фанатизме. Это тема становится особенно щекотливой сейчас, когда люди, вдруг реально поверившие, что Христос, обвиненный в «развращении народа» (Лк. 23:2) и казненный как преступник, на самом деле жив и продолжает действовать в мире, могут оказаться под подозрением со стороны властей. Вера в воскресшего Христа — это не просто «жизненная стратегия», помогающая людям преодолеть страх смерти (как полагает Зигмунт Бауман); это поистине радикальная вера, ставящая под сомнение «пути мира сего» [76]. Изначальное христианское исповедание, гласящее, что «Иисус — Господь» и тем самым провозглашающее, что жизнь и учение Иисуса получили полное оправдание свыше и Царство Его не замедлит и однажды явится во всей своей полноте, — это исповедание неизменно сохраняет подрывной, субверсивный характер. Вера в то, что распятый Мессия воскрес и смерть навеки лишена своего жала, становится основой для жизни, которая полностью противоречит путям общества, построенного на поклонении маммоне.
Мне кажется, все это можно увидеть в неожиданном поведении двоих учеников из нашей истории, когда они, позабыв о благоразумии, шагают в непроницаемой темноте восточной ночи. Им нет дела до реальных, физических опасностей своего пути; кроме того, они явно не продумали заранее, как им удастся попасть в Иерусалим глубокой ночью. Не забывайте: считанные часы назад эти двое ушли из города прочь, потихоньку проскользнув в ворота, зная, что тут их вполне могут задержать как возмутителей общественного порядка и угрозу национальной безопасности. Ночью ворота, скорее всего, будут крепко заперты, и любой, приближающийся к городу в темноте, будет немедленно замечен и автоматически взят под подозрение. И хотя нам, конечно же, не следует перегибать палку и приписывать этой истории того, чего в ней нет, одно можно сказать совершенно точно: с точки зрения нормальной политики и власти, эти двое действовали совершенно абсурдно и нелепо.
Однако иногда на самом деле все совсем не так, как кажется. Что если эти два «религиозных фанатика» на самом деле всего лишь «пришли в себя»? Что если на самом деле эти два второстепенных персонажа несли в себе знание, способное сотрясти мир до самых оснований? И что если, несмотря на вполне безобидную внешность, эти двое, вдохновленные надеждой на новый мир, представляют собой куда более серьезную угрозу Иерусалиму — то есть миру, какой он есть сейчас, — нежели любые самые грозные повстанцы, готовящие бунт изнутри, или самые сильные вражеские армии, нападающие на город извне?
Поднятые здесь вопросы являются особенно насущными для тех из нас, кто продолжает идти по современной дороге в Эммаус. Например, нам нужно спросить себя, по каким критериям мы обычно определяем благоразумие и общее «здоровье» человека, и действительно ли эти критерии так научно нейтральны и беспристрастны, как нам кажется. В странах, считающих себя «цивилизованными», границы психического и душевного здоровья определяются четко и довольно жестко. Стоит кому-то выйти за пределы обозначенных границ, как его отдают в руки специалистов, обученных методам терапии, позволяющей вернуть этого несчастного в нормальное состояние. Тем временем, большинство продолжает действовать рамках цивилизованной системы, неустанно стремясь к приобретению богатства и удовольствий, а люди, формирующие общественное мнение, современные педагоги и имиджмейкеры, контролирующие средства массовой информации, продолжают уверять население в том, что «хорошая жизнь» в современном мире состоит исключительно в достижении именно этих целей. Более того, из-за процесса глобализации такой подход к человеческому существованию постепенно становится универсальным, маня привилегированное меньшинство обещаниями счастья и одновременно насмехаясь над большинством, у которого просто нет выхода из нищеты.
Но что если и в самом центре «цивилизованного» мира, и на его нищих окраинах все больше и больше людей, побывавших в Эммаусе, увидевших там «иного Царя» и получивших иное восприятие мира, начнут осознавать, что сами основы этой «цивилизации» — не что иное, как мошенничество и ложь? Что если по всему миру начинает подыматься волна сопротивления, выражающегося не в слепой ярости и гневе, выплескивающемся в теракты, а в армии «маленьких людей», узревших подлинную славу «нового Иерусалима»? Реакция истэблишмента на такой поворот событий, скорее всего, приведет к тому, что всякий, кто осмелится проповедовать альтернативное понимание цели и предназначения человеческой жизни, будет подвергнут осмеянию и остракизму. В свете непреложных законов рынка его воззрения на общество будут объявлены нелепыми, непрактичными и даже абсурдными. Может быть, его ждут личные страдания и лишения; на протяжении всей человеческой истории люди, проделавшие обратный путь из Эммауса в Иерусалим, воспринимались как серьезная угроза порядку и благосостоянию города, и их нередко выставляли на посмешище как сумасшедших или, когда их число достигало опасных размеров, отправляли в гулаги, каторжные лагеря и колонии, чтобы там они либо осознали ошибочность своих убеждений, либо бесславно умерли. Нет никаких оснований думать, что в век глобализации такое положение дел изменится; но что если миллионы маленьких людей, «увидевших Господа» и тихо повернувших назад в город, все-таки смогут предложить нашему искалеченному, расколотому миру самые прочные основания для надежды, какие только можно найти в наше непростое время?
76
Я надеюсь, что мое уважение к работе Зигмунта Баумана очевидно уже из того, как часто я цитирую его в своей книге. Я считаю его одним из самых выдающихся аналитиков современной культуры и считаю, что его книга «Модернизм и Холокост» (Modernity and the Holocaust) — один из самых замечательных и важных трудов, появившихся за последние пятьдесят лет. В его рассуждениях о человеческой смертности и о том, какую огромную роль играет страх смерти в жизни и культуре человека, содержится много глубоких и важных моментов и выводов. В книге «Текучий страх» (Liquid Fear, 2006) он рисует современное состояние мира в исключительно мрачных красках, при этом заявляя, что задача интеллектуалов состоит в том, чтобы поддерживать в людях надежду. Лишь иногда Бауман намекает на возможность существования трансцендентного источника смысла, лежащего за пределами материального мира (например, когда предлагает нам «верить» в то, что ценности являются «вечными», а истины — «универсальными»). Однако, в конечном итоге, его анализ опирается на материалистическую картину мира, и потому неудивительно, что он никак не может найти воистину прочное основание для надежды. Так, последняя глава книги «Текучий страх» называется: «Мысль против страха (или неокончательный вывод для тех, кто спрашивает, что делать)». Я же считаю, что христианская вера в воскресение Христа дает нам крепкое основание для надежды и что, ни на йоту не преуменьшая отчаянную серьезность человеческих страданий, она также дает нам способность и силу жить наперекор духу века сего.