«После нескольких столетий роста и развития Просвещения мы неожиданно проснулись в умственном и культурном беспорядке; нас все более и более страшит мир, теряющий свое религиозное наследие, и страхи наши более чем оправданны. Место утраченных мифов занял не столько просвещенный разум, сколько жуткие светские карикатуры и суррогаты» [6].
Это сильные и горькие слова, и упоминания о «страхах» и «жути» перекликаются с горем путников на дороге в Эммаус. В Европе (как Западной, так и Восточной) и Северной Америке многие мыслящие люди, выросшие и воспитанные на мировоззрении Просвещения, смотрят на неприглядное состояние современной культуры и невольно говорят: «А мы-то было надеялись!» Ощущение утраты и обманутых надежд проявляется в литературе, искусстве и музыке нынешнего времени, по мере того как наши талантливые современники размышляют о последствиях разрушения прочной, общей для всех основы понимания того, что значит быть человеком. В своем довольно необычном исследовании о влиянии старения на население мира Джереми Сибрук задает исключительно важный вопрос, который, казалось бы, даже не должен возникать в свете всемирного триумфа индустриального общества. «Можно ли утверждать, что создание большего богатства автоматически улучшает человеческую жизнь?» — спрашивает он. Помогают ли растущие доходы тем, кто находится в социально и экономически невыгодном положении? Или «создание богатства само по себе препятствует социальному единству, чувству сопричастности и солидарности?» [7] Мыслящие люди нашего времени все чаще и чаще задают подобные вопросы, заставляющие нас критически анализировать фундаментальные основы современного общества. Классические гуманисты, обладающие сильным нравственным и этическим чувством, осознают, что над дорогой в Эммаус сгущаются тучи, и в мире «жутких светских карикатур и суррогатов» все чаще чувствуют себя в изоляции, по мере того как их мировоззрение, когда- то господствовавшее на Западе, все больше и больше уходит в прошлое.
Христиане реагируют на происходящее по-разному, но мне кажется, что сейчас, когда им тоже приходится иметь дело с болезненными утратами и смутным временем всеобщей неопределенности, у них может оказаться куда больше общего с гуманистами, чем можно было бы себе представить. Эти две традиции, долго считавшиеся диаметрально противоположными и разделенные чем-то вроде гражданской войны, мешавшей им видеть, как они связаны исторически, теперь оказались спутниками по дороге в Эммаус. Так может быть их общее ощущение утраченного видения и неопределенности будущего станет тем самым контекстом, в котором между ними может начаться реальный диалог? Колаковский указывает на историческую связь между этими двумя традициями, но при этом поясняет, что, став атеистическим и антихристианским, гуманизм уничтожил все следы своих подлинных корней, а затем убрал необходимые пределы свободы человека в определении добра и зла. В результате, пишет он, мы оказались в «нравственном вакууме», где люди, вместо того, чтобы обрести счастье и подлинную свободу, становятся чем-то вроде «орудий чужой манипуляции» [8]. Такой результат беспокоит и огорчает этического гуманиста ничуть не меньше, чем христианина и потому дает им возможность начать общий разговор [9].
Новые попутчики
Оказавшись рядом на дороге в Эммаус, христиане и гуманисты могут увидеть на той же дороге и других путников, каждому из которых тоже есть что сказать в общей беседе. Все мы прекрасно знаем, что уже в силу исторического факта мусульмане тоже «отвернулись и пошли прочь от Иерусалима» как города, где драма искупления человечества достигла своей кульминации в распятии Иисуса из Назарета. Подобно двоим ученикам, ушедшим в Эммаус, мусульмане просто не вынесли этого события, и хотя Иерусалим продолжает занимать важное место в их собственной традиции, он уже не является главным сосредоточием веры и поклонения; их фокус передвинулся в другое место. Когда в 622 году мединские евреи отказали Мухаммеду в статусе пророка, его последователи во время молитвы перестали обращаться лицом к Иерусалиму и устремили свои духовные чаяния к священному городу Мекка, ставшему в буквальном и символическом смысле центром ислама. Одним из самых привлекательных качеств этой религии является ее способность создавать невероятное чувство причастности к всемирному сообществу, которое, несмотря на этническое и расовое разнообразие, обретает единство, сосредоточиваясь в одном центре. Мусульмане называют себя «людьми единой точки» ("people of the point"), и этот фокус на едином центре постоянно подкрепляется ритуальными молитвами, в которой местные общины соединены «как точки на спицах концентрических колес, нанизанных на единую ось города-основания», а также традицией ежегодного хаджа, когда все эти спицы «постепенно сливаются в одну дорогу, ведущую к единому месту встречи» [10].
6
Л. Колаковский, «Современность на нескончаемом суде» (Kowlakowski, Leszek, Modernity on Endless Trial. Chicago: University of Chicago Press), 1990, стр. 106–107.
7
7 Дж. Сибрук, «Стареющий мир» (Seabrook, Jeremy. A World Growing Old. London: Pluto Press), 2003, стр. 51.
9
Я не пытаюсь дать исчерпывающий анализ кризиса современной цивилизации. Важной работой на эту тему является книга Л. Колаковского «Современность на нескончаемом суде» (Modernity on Endless Trial). По вопросам религиозного кризиса см. книгу Стива Брюса «Бог мертв: секуляризация на Западе» (Steve Bruce, God is Dead: Secularization in the West, 2002). Одним из самых оригинальных и отрезвляющих исследований по этой теме является книга Зигмунта Баумана «Модернизм и Холокост» (Zygmunt Bauman, Modernity and the Holocaust, 2000). Бауман утверждает, что страшные события Холокоста, которые нередко рассматриваются как отход от ценностей цивилизованного общества, в действительности произошли «на высоком уровне развития нашей цивилизации и на самом пике достижений человеческой культуры и потому являются проблемой для этого общества, цивилизации и культуры» (стр. х). Подробное рассмотрение этой темы приводит его к выводу, что Холокост был «редкой, но значимой и достоверной проверкой скрытых возможностей общества модерна» (стр. 12). Пожалуй, из всех книг, вышедших за последние годы, эта книга более других ставит под вопрос многие фундаментальные аксиомы и предпосылки Просвещения. На несколько ином уровне книга Кристофера Лаша «Культура нарциссизма: Американская жизнь в век снижающихся ожиданий» (Christopher Lasch, The Culture of Narcissism: American Life in the Age of Diminishing Expectations, 1979) прослеживает упадок оптимизма и надежды и влияние этого процесса на граждан США. «Сегодня американцы находятся во власти ощущения не безграничных возможностей, а банальности социального порядка, который они построили на его основании. Усвоив социальные ограничители, с помощью которых прежде они пытались удерживать свои возможности в цивилизованных рамках, они неожиданно столкнулись с уничтожающей скукой, как животные, чьи инстинкты угасли из-за долгого пребывания в клетке» (стр. 11). И наконец, небольшая, но важная книга Майкла Игнатьева «Нужды незнакомцев» (Michael Ignatieff, The Needs of Strangers, 1994), перекликающаяся с книгой Джереми Сибрука, цитируемой в этой главе.
10
Кеннет Крэгг, «Ислам и мусульманин» (Cragg, Kenneth, Islam and the Muslim. Milton Keynes: Open University Press), 1978, стр. 7.