Только на пути в Брюссель я ощутил, несмотря на жару, начало осени.
Услышав в телефонной трубке мой голос, Жак удивился. Он и не думал, что я приеду, раз я не предупредил о том заранее. Моя двоюродная сестра была уже в Монталиве. Машина Жака ждала на старте, груженная всем необходимым для кемпинга, — результат заботы его жены и друзей. Мы пошли перекусить, и Жак ознакомил меня с маршрутом. Я увидел на карте названия городов, которые хотел посетить из-за их соборов, церквей или коллекций, и радостно сообщил об этом Жаку, но тот резко и неодобрительно отверг мои мечты.
— Это гастрономическое путешествие! — сказал он решительно. — Мне хватило соборов и церквей, когда я учился у этих чертовых иезуитов! (Я не понял, имел ли он в виду именно этот орден, или слово «иезуит» в его устах имело собирательный характер.) Если ты путешествуешь со мной, ты едешь исключительно в гастрономическое путешествие — и ни в какое больше!
Мы упаковали в коробку несколько бутылок почему-то любимого Жаком виски «Олд смаглер», лед и содовую и рано поутру выехали из Брюсселя, — кренделя, которые выделывала на шоссе его «де-эс», заставили вспомнить о морской болезни.
— Я искал тебя в Париже, но ты совершенно исчез. Нельзя менять друзей, как меняешь бар.
— Лучше сбежать, чем утонуть.
— Мне этого не понять, — сказал Жак. — Я был у твоей подружки Жиннет, кстати, ее друг тоже был там, молодой и толстый, почти как я, — Шарль-Франсуа, Франк, кажется. Я провел с ними один из прекраснейших в моей жизни вечеров. Все так естественно. Жиннет сидела на полу, у моих ног, поза ее была столь проста и непринужденна. Я сказал ей, что это замечательно, что она сидит на полу, а она отвечала: «Почему бы тебе не присоединиться ко мне, если это так прекрасно?» Но я-то как мог сидеть на полу? Они какие-то легкие, веселые. Как же их все интересует! Порой читаешь газету, и столько всего происходит с людьми, но я ни разу не встречал людей, которых это интересовало бы на самом деле. Да, это было здорово… И даже мне было легко и совсем не одиноко. Ну и гнусный же у тебя парикмахер! Как он тебя обкорнал! А как побрил! Я бы таких умельцев на столбе вешал.
— Парикмахерская у вас на вокзале. В придачу он еще курит вонючую сигару и носит усики, как у Гитлера.
— Меня это нисколько не удивляет! — сказал Жак.
Я слушал его побасенки и смотрел в карту, но когда дорожные указатели сообщили, что мы приближаемся к Амьену, я сказал Жаку, что прошу сделать для Амьена исключение — ради Амьенского собора, самого красивого, светлого и примечательного собора во Франции.
Жак тяжело вздохнул:
— Но ведь мы договорились! Все обсудили и решили. Некрасиво с твоей стороны нарушать соглашение.
— Я всегда мечтал повидать этот собор.
— Разве не достаточно, что эти изверги иезуиты загубили мое детство…
— Но когда строили этот собор, никто даже и не помышлял об иезуитах, — возразил я.
— Уговор есть уговор.
— Но это же Амьен! Религия тут ни при чем. На его фасаде изображены герои басен: ворона и лисица, волк…
— Это чтобы заманивать простаков…
— Ну давай остановимся только на десять минут, на четверть часа. Я хотя бы осмотрю фасад, и мы тут же поедем.
Мы как раз въезжали в Амьен, Жак вел молча и припарковался в боковой улочке рядом с собором.
Я вышел из машины.
— Пойдем со мной.
— Я никуда не пойду, — ответил Жак.
— Всего на десять минут…
— Я остаюсь в машине. Вздремну немножко. Устал за рулем.
Поняв, что переубедить его мне не удастся, я пошел один, прихватив складную подзорную трубу.
Когда я вернулся, Жак с ходу дал газ, и Амьен стремительно удалился.
— Ты отсутствовал тридцать восемь минут.
— Извини, пожалуйста…
Я старался его ублажить. Он сидел надувшись и походил на толстого обиженного ребенка. Мне потребовалось два часа, прежде чем на его губах снова появилась улыбка.
Он затормозил и вынул книжечку с адресами — такими пользовались в офисе его «братства». Потерев руки, огладив бородку и похлопав себя по брюшку, он спросил:
— Надеюсь, ты проголодался?
— Я готов проглотить даже охотника, не то что бабушку и Красную Шапочку, — ответил я полусонно.
Жак был счастлив.
— Сейчас ты увидишь, какое у меня тут припасено местечко!
Внезапно лицо Жака омрачилось.
— Вот и ты тоже… Смотрел я из окна, как ты стоишь там на площади, со своей сумкой, — свободный человек. И ты тоже свободен. Ты стоял там, как…
— Ты тоже кажешься мне в полном порядке, Жак, — сказал я.
Жак оперся локтями на руль и сунул оба больших пальца в рот, прикусив их зубами.