В декабре 1720 года царь отменил последнее распоряжение — точнее, велел подождать со строительством «до предбудущего 1722 году, но зато потребовал от губернатора пристать «для пробы» образцы верблюжьей шерсти, «персидских кушаков» и «гилянских рогож». Кроме того, Петра интересовали иранские изюм и шафран, которые он предполагал сбывать в соседней Польше; царь, как опытный коммерсант, заметил, что стол польской шляхты не может обойтись без этих специй[31]. Волынский же призывал Петра поддержать царя Вахтанга и послать ему пять-шесть тысяч российских солдат. Губернатор считал, что с таким подкреплением грузинам и при условии отправки российского «десанта в Персию тысячах в десяти или болше» Россия вполне могла получить приморский Дербент и богатую Шемаху[32].
Скоро появился и предлог для начала военных действий. Повстанцы Ширвана во главе с предводителем Хаджи Даудом (Дауд-беком) и казикумухским Сурхай-ханом совершали набеги на Ардебиль и Баку, угрожали Дербенту. Волынский в июне 1721 года обнадёжил «бунтовщика» Хаджи Дауда секретным известием, что российскому государю «не противно, что он с персиянами воюет». Но иллюзий в отношении нового «приятеля» посол не питал: «Кажется мне, Дауд-бек ни к чему не потребен; посылал я к нему отсюда поручика (как я перед сим вашему величеству доносил), через которого ответствует ко мне, что конечно желает служить вашему величеству, однако ж, чтобы вы изволили прислать к нему свои войска и довольное число пушек, а он конечно отберёт городы от персиан, и которые ему удобны, те себе оставит (а именно Дербент и Шемаху), а также уступит вашему величеству кои по той стороне Куры реки до самой Гиспогани (Исфахана. — И.К.), чего в руках его никогда не будет, и тако хочет, чтоб ваших был труд, а его польза»[33].
В августе 1721 года повстанцы взяли Шемаху. Правитель провинции Гуссейн-хан был убит вместе с сотнями других горожан. При грабеже гостиных дворов русские купцы были «обнадёживаемы, что их грабить не будут, но потом ввечеру и к ним в гостиный двор напали»; некоторые торговцы были убиты, а все товары разграблены[34]. По сведениям из «экстракта ис поданных доношений о том, коликое число было у купецких людей товаров в Шемахе и кого имяны», ущерб оценивался «на персицкие деньги 472 840 рублев на 29 алтын»[35]. Волынский послал в Шемаху переводчика Дмитрия Петричиса, но предводитель мятежников заявил тому, что о возмещении убытков «и думать не надобно, чтоб назад было отдано для того, что у них обычай в таких случаях: ежели кто что захватит, того назад взять невозможно»; якобы даже ему самому не удалось получить свою долю того награбленного имущества шахского наместника[36].
«По намерению вашему к начинанию законнее сего уже нельзя и быть причины», — убеждал Волынский царя в донесении от 10 сентября 1721 года; такое вторжение, считал он, теперь будет выглядеть выступлением «не против персиян, но против неприятелей их и своих». Он призывал Петра выступить в поход следующим летом, поскольку, «что ранее изволите начать, то лутче, и труда будет менее». Напористый губернатор был уверен: «.. невеликих войск сия война требует, ибо ваше величество уже изволите и сами видеть, что не люди — скоты воюют и разоряют». Он подсчитал, что судьбу операции решат максимум десять пехотных и четыре кавалерийских полка вместе с тремя тысячами казаков и «русской кураж и смелость». Успех гарантирован — «толко б были справная амуниция и довольное число провиянту»[37].
В то время так думал не только он. Консул Семён Аврамов в донесениях также рисовал картину разложения шахской армии, бессилия правительства, которое рассчитывало в борьбе с мятежниками только на помощь самих же горских князей и Вахтанга VI, и делал неутешительный прогноз: «Персидское государство вконец разоряется и пропадает»[38].
Зимой 1721/22 года был сформирован экспедиционный Низовой корпус; по указу Военной коллегии от 27 ноября 1721 года «за приписанием» Меншикова в него вошла половина личного состава двадцати армейских полков «финляндского корпуса» (начиная с капральств): 1-го и 2-го гренадерских, Воронежского Троицкого, Нижегородского, Московского, Санкт-Петербургского, Тобольского, Копорского, Галицкого, Шлиссельбургского, Казанского, Азовского, Сибирского, Псковского, Великолуцкого, Архангелогородского, Вологодского, Рязанского и Выборгского. Выделенные половины капральств объединялись в четыре роты, а последние составляли сводные батальоны, которые направлялись в Центральную Россию «ради облегчения здешних мест в квартирах». Помимо указанных двадцати батальонов пехоты к походу готовились Астраханский полк, половина Ингерманландского полка (в том числе все его гренадеры), по два батальона от обоих гвардейских полков (вместе с половиной всех гренадеров-семёновцев и бомбардирской ротой преображенцев) и семь драгунских полков (Московский, Архангелогородский, Рязанский, Ростовский, Астраханский, Новгородский и Казанский)[39].
39
См.: Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2. Оп. 3. Св. 97. № 19. Л. 28–28 об., 342–342 об.;