Я снова потерял сознание. Надо мной светились два глаза, один синий, другой белый. Это Флако, а злобной идиотской улыбкой ему служит вспышка молнии. Голосом грома он заговорил: «Hola, Анжело! Где ты был? Мы все ждем тебя здесь в раю, вечеринка сейчас начнется. У разносчиков на ярмарке есть durnos[47] — со вкусом бананов и запахом цветов страсти».
«Прости, — сказал я. Не мог понять, где нахожусь. — Я заблудился. Война. Я был очень занят — убивал людей».
«Ха! Это плохо! Вот что случается, когда служишь злому обществу», — фыркнул Флако.
Его обвинение врезалось в меня, как скальпель. «Нет! Я не служил злу!» Но тут же вспомнил свою юношескую клятву дону Хосе Миранде: много раз я клялся служить обществу и завоевать его благодарность. А потом вспомнил: ведь я же давно сообразил, что нахожусь в обществе убийц. И в словах Флако правда. Я слуга злого общества.
«Верховный жрец конгрегации демонов, — сказал Флако. — Не отпирайся. Бесчеловечные социалисты. Годятся только на удобрение под деревьями. Но, ах, у нас durnos твоих любимых сортов. Со вкусом банана, с запахом цветов страсти. Какие хочешь?»
Он взглядом требовал ответа. Глаза его сверкали. Они проникали в самый центр моего существа. «Бананы!» — закричал я.
«Ха! Ответ неверный!»
И я понял, что должен был попросить цветы страсти, страстоцветы, — чтобы жизнь моя наполнилась страстью. Даже Завала знал бы верный ответ. «Прости!» — закричал я.
Я смотрел на темную тучу, за ней только что исчезли Роджин и Шинчжу. Мы в пустыне, перед нами край каньона.
Рядом со мной Абрайра; опираясь на поручень, она поддерживает мою голову.
— Успокойся, — говорит она, — успокойся. — Она снимает свой шлем и надевает мне на голову. Шейное кольцо мне великовато, и я слышу пробивающиеся запахи. Ветер бьет словно кулаком, машина дрожит, передо мной над каньоном торчит в небо, как палец, скала высотой метров пятьдесят. И от этой скалы исходит поток синих и серебристых призрачных фигур, похожих на полоски материи или ветки ивы; они в тишине поднимаются к небу.
Все смотрят на них.
— Вы только поглядите! — благоговейно говорит Мавро. — Видели когда-нибудь подобное? Слышится шелест ветра над камнями.
Все просто сидели и молча смотрели, и я наконец понял, что это всего лишь стая биолюминесцирующих опару но тако, они поднимаются в восходящем термальном потоке над каньоном и еще выше к небу. Брюхо у них светится голубоватым светом, а тепло их тела мои глаза регистрируют как платиновый блеск. Красная молния ударила в дальний край каньона.
Мавро включил двигатель. И пустил машину по краю пустыни.
Ветер свистел в моем шлеме. Каньон, который мы огибали, как трещина в мире, и мне все время казалось, что мы в нее упадем. Я начал дышать тяжело. Закрыл глаза, постарался блокировать все ощущения. «Думай о чем-нибудь другом, — приказал я себе. — Займи свой мозг». Я попытался представить свой дом в Панаме, добрые старые времена на ярмарке. Боль стала невыносимой. Я застонал.
— Ты не спишь? — спросила Абрайра. Она наклонилась ко мне, чтобы услышать ответ. Микрофон в моем шлеме отключен, поэтому она коснулась щекой передней части шлема, чтобы слышать.
— Si.
— Что случилось? Ты кричал на нас, потом начинал смеяться. Я думаю, это от удара по голове. Но почему ты только сейчас сдал?
— Сенсорная перегрузка, — ответил я. — Экошок. Слишком много чуждых запахов и звуков. Не могу этого выдержать.
— Мы привыкали два года, — сказала Абрайра. — Через шесть месяцев симулятор добавил звуки и запахи.
— Да, так и должно быть. Нужно постепенно привыкать к местности. — Я лег и закрыл глаза. Хотел снять шлем, чтобы потереть виски.
— Что мы можем для тебя сделать? — спросила Абрайра.
— Оберните мне чем-нибудь шлем. Нужно отрезать все звуки и запахи. Это поможет. А потом просто разговаривай со мной, чтобы я отвлекся.
Я услышал шелест ткани, и Абрайра начала оборачивать мою шею.
— Я могу сверху наложить смолистое покрытие и совершенно изолировать тебя, но не знаю, как подействует запах, — сказала она, работая. — О чем ты хочешь поговорить?
— Мне приснился плохой сон, — сказал я. — Покойный друг обвинил меня в том, что я служу злому обществу.
Абрайра легко рассмеялась.
— Наверное, так и есть. Если правду говорят социальные инженеры — любое общество злое, тогда всякий, кто служит обществу, служит злу.
Она сказала это так легко — я не поверил, что она понимает мою тревогу.
— Но если общество злое, тогда нужно задать вопрос: что есть зло? — Я почувствовал, что, кажется, могу найти выход: если я запутаю вопрос в философских аргументах и спорах, то чувство вины, которое грозит поглотить меня, ослабнет.