Но, обернувшись, я заметил промах: у берега в воде лежал дохлый черный бык; огромный, он как будто всплыл из ее подсознания. Горизонт, береговая линия, песчаный склон — все это словно нарочно подчеркивало фигуру быка. Он лежал на боку, головой ко мне и ногами в море. Огромное брюхо раздулось, хотя признаков разложения не было. Узловатые ноги не были подогнуты, а торчали, застывшие в трупном окоченении; вся туша время от времени покачивалась на воде. Волны плескались у его брюха, приподнимая большие яички и пенис, которые опадали, когда волна отходила. Сосредоточив все свое внимание на быке, я скомандовал: «Убрать». В ответ на мониторе вспыхнула надпись: «ИЗМЕНЯТЬ СНОВИДЕНИЕ ВО ВРЕМЯ ПРОСМОТРА НЕЛЬЗЯ».
Подойдя к рыжеволосой девушке на берегу, я заметил ее прирожденную красоту: вряд ли такую элегантную линию подбородка может создать пластический хирург. В чертах лица — та же трагическая смертная неподвижность, что и в лицах беженцев — рефуджиадос, и я удивился, почему Тамара выбрала эту рыжую девушку своим альтер эго. Может, ее эмоции не подчиняются ей?
— Что тебе нужно? — спросила она, не поворачиваясь ко мне, бросая кусок хлеба чайкам.
Я не знал, что сказать.
— Пора ужинать, — ответил я, оглядываясь на быка.
— Он разговаривает со мной, — пояснила девушка, словно сообщая мне тайну. Она по-прежнему не оборачивалась, и я понял, что она не хочет видеть быка. — Хоть он и сдох, все равно болтает. Болтает со мной, говорит, что хочет, чтобы я поехала у него на спине. Но я знаю — если сяду ему на спину, он унесет меня в темные воды, туда, где я не хочу быть.
Пришлось обратиться к ней, словно к ребенку:
— Может, тебе вернуться ко мне и Флако? Сходим в ресторан. Тебе понравится.
Девушка застыла, разгневанная моим тоном.
— Уходи. Я закончу тут. — Оторвав большой кусок хлеба, она бросила его чайке. Та с криком нырнула и подхватила кусок, прежде чем он ударился о землю. Я взглянул на чайку. Изодранные крылья, тощее тельце. В глазах — безумие голода.
Осталось только уйти прочь и подняться на песчаный холм, где сидела одинокая чайка. По другую сторону холма мир сновидения заканчивался уходящими вдаль дюнами. Я оглянулся в сторону девушки и быка. Она отдала чайкам последний кусок хлеба и подняла руки. Птица подлетела и клюнула ее в палец. Из раны показалась кровь, и чайки с криками закружились над ней, клювами разрывая ее тело.
Чайка рядом со мной крикнула, и я поглядел на нее. На заходящем солнце ее белые перья отливали пурпуром. Темные глаза словно светились. Холодным пророческим взглядом она смотрела на меня. Я отключился, не желая смотреть, что птицы делают с девушкой.
— Что там? — спросил Флако, когда я отключился от монитора.
— Ничего… — я не желал еще больше вторгаться в личную жизнь Тамары. Поэтому и вытащил вилку из консоли, прекратив эту пытку, которую она сама себе навязала. Тамара выпрямилась и потянулась.
— Пора ужинать? — она смотрела в пол и не поднимала на меня взгляд.
— Да. — Флако помог ей встать.
Начался дождь, поэтому нужно было сходить в кладовку за зонтиком.
Продолжая смотреть в пол, Тамара предупредила:
— Держитесь подальше от моих снов.
— Простите, — ответил я. — Мне показалось, вам больно.
— Голова трещит. У вас нет права вторгаться в мои сны!
— Вы моя пациентка, — напомнил я. — Мне нужно заботиться о вас.
Появился Флако с зонтиком, и мы пошли на Ла Арболеда.
В ресторане было почти пусто. Мы заказали рыбу, и Флако, убедил Тамару попробовать коктейль «Закат солнца» — напиток, придуманный его дедом. Состоит из смеси рома с лимонным вином, приправленным корицей. Друг попытался убедить выпить и меня, но я отказался. Тогда он начал хвастать, что его семье по-прежнему принадлежит компания, изготавливающая лимонное вино, и я заметил, что и компания дедушки и его дурной вкус одинаково сохраняются в семье. Тамара негромко рассмеялась и посмотрела на обрубок руки. К нашему столику подошел местный пьяница, принюхался к нашей выпивке и пробормотал:
— А, ром «Закат солнца». Мой любимый проклятый напиток в этом проклятом мире. На самом деле это единственное, что стоит пить!
— Тогда садитесь и глотните «Заката солнца» с внуком человека, который его изобрел, — предложил Флако и заказал еще порцию коктейля.
Мне это не понравилось: от парня несло потом, а он уселся рядом со мной. Выпив и тут же уснув, он совершенно испортил мне ужин.
Мы ели и разговаривали; Флако особенно много и глупо шутил; вначале Тамара смеялась застенчиво, однако потом почувствовала себя свободнее и хохотала, слушая приколы остряка — самоучки.
Один из моих сегодняшних клиентов, беженец из Картахены, заплатил мне иностранными монетами, поэтому я весь день носил на поясе большой кошелек. Открыв его, я начал раскладывать монеты по странам и достоинству. Когда Тамара допила коктейль, Флако заказал вторую порцию, потом еще одну, и я понял, что мой дружок хочет напоить ее, и женщина, должно быть, тоже поняла это, потому что от третьей порции отказалась, объяснив, что у нее болит голова.
Флако продолжал пить и в итоге нализался сам и принялся рассказывать бесконечную историю о том, как хорошо шел у его отца винный бизнес, пока однажды тот не отправился на мессу и не заснул в церкви. Во сне он увидел статую девы Марии, которая плакала. Отец Флако спросил у нее, почему она плачет, и Мария ответила, что плачет, потому что он продает вино, а должен бы продавать шляпы индейцам с Амазонки. Чистосердечный винодел поверил, что заработает на торговле шляпами больше, потому что это было советом самой девы Марии. Уплыв на Амазонку, он погиб там от укуса ядовитой жабы, не успев продать ни одной шляпы. Этот случай так поразил односельчан Флако и так подорвал их веру в деву Марию, что они разбили ее статую молотками.
— А что у тебя за семья? — пьяным голосом спросил Флако у Тамары; он уже клевал носом. Она выпрямилась, лицо ее стало замкнутым. Выпила она, в общем-то, немного, но сделала вид, что опьянела.
— Семья? Хочешь узнать о моей семье? Я тебе расскажу. Мой отец был похож на Анжело. Ему нужны были только две вещи: порядок и бессмертие.
Я только что закончил раскладывать монеты ровными столбиками, похожими на деревья на банановой плантации. Женщина протянула обрубок руки и смешала монеты в кучу.
— Это не… — начал я.
— Что? Ты хочешь сказать, тебе не нужно бессмертие? — перебила она.
Как и у большинства морфогенетических фармакологов, надежда на постоянное омоложение, пока человек не решит проблему бессмертия, сыграла основную роль в Моем выборе профессии.
— Порядок мне не нужен, — признался я. Тамара взглянула на меня, словно я сказал что-то очень странное, и покачала головой.
— Все равно вы все ублюдки. Тело ваше может жить, но душа умирает.
— Кто это ублюдок? — поинтересовался Флако.
— Анжело. Он похож на киборга. Хочет жить вечно, но для этого должны умереть другие люди. — Я вдруг почувствовал себя так, будто снова включился в мир ее сновидения. Что за странность, какой смысл в том, чтобы обвинять и меня, и киборгов?
— Ты полна гуано, — сообщил Флако. — Вот дон Анжело Осик. Он хороший человек. Он джентльмен.
Тамара посмотрела на нас, голова ее качнулась. Она протянула руку к стакану с водой, но промахнулась. Вода разлилась по столу.
— Может, он как раз и есть киборг, — предположила она и снова клюнула носом.
— Мы… не… ки… и… борги, — протянул Флако. — Ввидишь… нет ки… боргов в… эттой комнате. — Он снова протянул ей стакан с ромом.
— У тебя в голове есть розетка связи? — осведомилась Тамара. Флако кивнул. — Значит, ты киборг. — Она говорила вполне убежденно.
Я вспомнил, как недавно в новостях видел материал о суринамском культе чистого тела — пуристах тела. Новые члены, посвященные в культ, извлекают свои розетки из головы, отключают протезы почек и другие протезы и живут совершенно без помощи механизмов. Я подумал: еще один поклонник этого культа — и вдруг понял, почему она предпочла регенерацию, а не протез: мысль о том, что ее тело срастется с машиной, приводила ее в ужас; это оскверняло храм ее духа.