— Думаю, все будет в порядке, — сказал Перфекто. — Пустяк. Он просто проглотил язык. — Завала застонал и слегка пошевелил правой рукой, не пытаясь сесть.
Но я-то знал, что это совсем не пустяк. Когда-то я на ярмарке познакомился с человеком, который зарабатывал на жизнь, охотясь на обезьян. И каждые две — три недели он приносил обезьяну, в которую стрелял, но промахнулся. Тем не менее обезьяна умирала — просто от ужаса. Шок оказывался для нее смертельным, хотя охотник и промазал.
Вот что произошло с Завалой. Его мозг не сумел отличить иллюзию, созданную симулятором, от реальности.
Завалу снова начало рвать, он попытался приподняться. Мы оттащили его от лужи блевотины, он долго лежал, прислонившись к машине, и с трудом дышал. Мавро стоял рядом с ним и повторял:
— Как ты, мучачо? Все в порядке?
Наконец Завала поднял руки.
— Горят! — закричал он. — Горят!
— Все в порядке, — сказал Мавро. И мы ждали, пока Завала придет в себя.
Кейго снова вызвал голограмму, и мы стали смотреть, как нас убили.
Мы медленно плыли над землей, встретились с ябандзинами, каждый поднял оружие и прицелился. Враги выстрелили. Кейго обратил внимание на нашу медлительность:
— Больше упражняйтесь в прицеливании и стрельбе. Shuyo, практика, убирает ржавчину с тела, делает вас хорошим бойцом, ne? Это битва. Настоящая битва, какой она должна быть. Когда умираешь на Пекаре, умираешь только раз. Помните, если вы убиваете самурая в симуляторе, боль испытывать будет он, а не вы. Держитесь правильно. — Он встал и вытянул вперед лазерное ружье, потом присел, согнув колени. — Не сидите и не стойте неподвижно, словно стреляете с земли. Тут большая разница. Колени всегда должны работать, поглощать небольшие толчки. Необходимо устойчиво держать цель. — Он продемонстрировал нам, как, словно моряк на корабле, противостоит каждому резкому движению машины, компенсируя с помощью согнутых колен все толчки на неровной местности. Это имело смысл, и я восхищался его техникой, пока не вспомнил, что он готовит нас к геноциду. — Теперь идите. Готовьтесь к завтрашней тренировке. Представляйте себе, что вы держите ружье и целитесь. Оттачивайте движения. Тренируйтесь в воображении. Пять часов. — Кейго отпустил нас взмахом руки.
Мы сняли защитное снаряжение, помогли Завале дойти до двери. Я весь взмок от пота — листочки со сведениями о людях, севших на корабль на станции Сол, тоже промокли, поэтому я стал размахивать ими в воздухе, чтобы просушить. Я нервничал при мысли о том, что сейчас придется выйти в коридор, — любой встречный мог оказаться убийцей ОМП: поэтому я вначале просмотрел записи, запомнил лица и вышел последним. Все шли, повесив головы. Все, кроме Мавро.
Он сунул в рот сигару. В то время как он прикуривал, руки его слегка дрожали.
— Не беспокойтесь об этих слабаках, — сказал он мне. — Когда я был ребенком, мать била меня посильнее. Самураев, живых, дышащих — а не эти симулированные изображения, — мы можем побить! Правда?!
Возражений не последовало.
Мы немного постояли в коридоре. Завала неожиданно вздрогнул. Он выглядел так, словно вот — вот упадет. Мавро обнял его рукой.
— Как дела, компадре?
Молодой киборг кивнул и чихнул. Обнажил руку — протез. Протез кончался у локтя. Он осмотрел кожу на месте соединения.
— Горит. Я чувствую, как горит моя рука, — сказал он удивленно. — Это «гниль». У меня ее нет. Но я чувствую, как она горит.
— Дай-ка мне взглянуть, — сказал я.
— Si, пусть посмотрит дон Анжело. Он врач, — посоветовал Перфекто.
«Гниль», L24 — бактериальная разновидность проказы, разработанная как биологическое оружие. Если человек заражается ею, за несколько дней зараженная рука сгнивает. В городах «гниль» не причиняет много неприятностей, потому что с ней можно справиться, коли есть лекарства. Но если заразить ею партизан в джунглях, она действует опустошительно, потому что партизаны не успевают вернуться в деревню для лечения. И хотя остановить процесс в человеческих силах, бактерия L24 делает невозможной регенерацию тканей.
Завала протянул руку, и я осмотрел кожу вокруг протеза. Кожа совершенно нормальная и здоровая, никаких белых хлопьев. Потрогал тело вокруг в поисках воспаления, ничего не обнаружил.
— Мне кажется, все нормально. — Завала нахмурился, поэтому я добавил: — Но нужно наблюдать несколько дней, просто для надежности. У меня в медицинской сумке есть антибиотики, они убивают все.
Я не сказал, что медикаментов у меня немного и использовать их можно только в случае крайней необходимости. Все равно для лечения не хватит В Панаме я такими лекарствами не пользовался Но их можно было купить в аптеке на каждом углу.
Абрайра собралась уходить, и Завала слабо улыбнулся ей. Попросил:
— Подожди минутку, — затем открыл дверь боевого помещения и крикнул: — Хозяин Кейго! По коридору ползут отвратительные тигролилии. Много раненых! Вниз! Быстро!
Мы улыбнулись: из комнаты выбежал большой самурай. Но он не бросился по коридору к лестнице, а схватил Завалу и поднял в воздух, как великан мог бы поднять ребенка. На ломаном испанском Кейго потребовал:
— Когда говоришь… со мной… говори по-японски. Неужели так трудно научиться языку?
Завала попытался вырваться. Японец несильно ударил его о стену и вернулся в комнату. Мавро подтолкнул Завалу и улыбнулся.
— Ты прав. Ты кузнечик.
Глава пятая
Мы немного постояли у входа в боевое помещение, потом Завала и Мавро отправились обследовать корабль. Абрайра предложила мне показать нашу комнату, и мы с Перфекто пошли за ней. На лестнице мы встретили Сакуру; он остановил нас взмахом руки. Он весь был — зубы и улыбка.
— Что вам нужно? — спросила Абрайра. Ровный тон голоса» который она старалась выдерживать раньше, исчез.
Сакура улыбнулся.
— Слушайте внимательно, я научу вас гимну компании, — сообщил он. — Мы поем его каждое утро, когда просыпаемся, и каждую ночь, когда ложимся спать. И если в коридоре вас встретит доверенное лицо компании и прикажет спеть, вы должны сделать это выразительно, от всего сердца.
Я переминался с ноги на ногу: мне не терпелось приступить к изучению листочков с биографиями.
Тут Сакура запел по-японски. Было похоже на урчание в животе, негромкие вопли и крики; к тому же восточная музыкальная манера отнюдь не являлась музыкой для моего уха. Из глаз Сакуры потекли слезы, он вдохновенно размахивал руками. Все это выглядело так:
Итами дэ иукури, Итами дэ ури… [22]
Я уже перестал следить за текстом. Сакура закончил и стоял, опустив голову; он плакал так, словно сердце у него было разбито, и сил, чтобы держаться на ногах, не осталось. Очнувшись, он поднял руки и велел нам петь вместе с ним.
Я был ошеломлен. Когда-то я знавал уличного «волшебника», который приделал цыпленку клюв — протез, в котором спрятал динамик. Когда поблизости включали магнитофон, цыпленок цитировал Священное Писание. Фокусник принес цыпленка на ярмарку и дурачил крестьян, объясняя им, что цыпленок научился цитировать Нагорную Проповедь, испив воды из святого фонтана. Таким образом он заработал довольно много денег. Я часто ходил смотреть на его представление: очень забавно было видеть удивление и страх на лицах крестьян. Я уверен, что когда Сакура предложил нам спеть, выражение моего ошеломленного лица напоминало выражение лиц тех крестьян. Может, если бы я был ребенком, я бы и запел. Но мы молчали.
Сакура перестал улыбаться.
— Послушайте, — сказал он, — начинайте же! Ит-а-а-ми… — Он замолчал, по очереди оглядел нас. — Давайте же, продемонстрируйте свое единство с компанией. Покажите, как вы благодарны «Мотоки»!
На что Абрайра ответила:
— Вот моя благодарность, — и, быстрая как змея, ударила японца по ребрам. Тот повалился на пол.
Пока Сакура дергался, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, Абрайра схватила его за волосы и швырнула о стену.
Схватив его за горло, наш сержант объявила:
— Никогда не говори так со мной перед моими людьми. Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь меня унизить? — Она смотрела ему в глаза, и Сакура попытался отвести взгляд.