Второй фильм назывался «Великая катастрофа» и оказался более интересен. В нем рассказывалось о «неспровоцированном» нападении ябандзинов примерно сорок лет назад. Они пролетели над береговыми городами «Мотоки», распространяя вирус, погубивший два миллиона человек. Жители населенных пунктов Цуметай Ока и Кимаи-но-Дзи так ослабли, что не могли даже хоронить умерших, поэтому бросали трупы в реку. Тела плыли вниз по течению, а потом начинался прилив, погибшие двигались назад по реке, их выбрасывало на берег. И так много дней: взад — вперед. Когда выжившие пришли в себя, они заложили кладбище. А на кладбище поставили бетонные столбики, по одному на каждого погибшего. На каждом столбике написали имя покойника и имена его предков, а к верхушке привязали белые кисточки. Раз в год сорок тысяч жителей Кимаи-но-Дзи приходят на кладбище и собираются на одном его конце, чтобы еще раз увидеть, сколько человек умерло. Потом зажигают свечи на двух миллионах бумажных корабликов и пускают их по реке, и она превращается в реку огня. И все — от старухи до ребенка — клянутся в неумирающей ненависти к ябандзинам.
Но я этот фильм мало чему научил меня. Однако представление о Пекаре как о пустынной планете со снесенными до основания зданиями исчезло. Как оказалось, на Пекаре вообще нет бетонных зданий. Вместо городов там небольшие поселки с деревянными домами, у которых внутри — бумажные перегородки вместо стен. Деревни аккуратные и хорошо содержатся, перед каждым домом резной каменный фонарь, вдоль дороги — ухоженные безукоризненно чистые сады. И никаких следов сражений.
Я начал подозревать, что сама показанная мне война была случайной, что вирус мутировал, погубил жителей поселков «Мотоки» и тем самым вызвал вооруженное столкновение, но следующая лента — «Растущая «Мотоки» — убедила меня в противоположном. В ней рассказывалось, как в течение тридцати лет ябандзины занимались инфантицидом — систематически убивали детей «Мотоки». В ранние периоды это делалось в родильных лабораториях. Три года подряд диверсанту ябандзинов удавалось отравить амниотические растворы, подающиеся в колбы с зародышами. Работники корпорации обнаружили этого убийцу и обезглавили его, но еще до этого представители ОМП полностью запретили на Пекаре искусственное выращивание детей «на все время войны». Мне показался интересным термин «на все время войны». В фильме не упоминалось, как «Мотоки» отплатила за это ябандзинам. Продолжался рассказ о том, как после закрытия лабораторий целью уничтожения стали сами дети: шестнадцать ребятишек погибли, взорванные крошечными бомбами, похожими на игрушечных бабочек: когда сводишь крылья, бабочка взрывается. По скамьям парков ябандзины разбросали рисовые шарики, отравленные цианистым калием. От них погибли пять малышей, только еще начинавших ходить. Цветущая хризантема заманила маленькую девочку в яму с острыми кольями. Все нападения хорошо документировались. Они становились все отвратительней. Испуганные родители не выпускали детей из дома, и нападения переместились в жилища. Фильм показал мальчика возле тела человека в черной одежде; рассказывалось, как убийца — в фильме использовалось сленговое обозначение «фермер» — ночью вошел в дом. Мальчик всегда спал со старинным семейным мечом, этим-то мечом он и вспорол живот убийце. Я с удивлением узнал в мальчике мастера Кейго…
Фильм перешел к рассказу о старике, учившем детей самообороне. Обучение заключалось в том, что дети не должны смотреть на цветы, не должны пробовать пищу, которую им дают незнакомые люди, и не должны играть большими группами.
— Ну и где же боевая подготовка? — снова спросил Завала. — Похоже, самураи забыли научить своих детей стрелять из ружья.
Итак, дети не сражаются рядом с отцами. Они здесь лишь жертвы. Выросшие взаперти, они стеснительны, сторонятся общества, боятся незнакомцев. Но в то же время выживают. Они не тронут лежащей на земле конфеты, не понюхают хризантему; спят они и то с оружием. Им приходится быть осторожными. Может, излишне осторожными: их пугает все новое.
Но ведь это нелепо. Мы видели, как самураи быстро адаптируются и успевают противостоять всем нашим замыслам.
Я двигался в направлении, ведущем в тупик; я ничего не смог узнать и понимал это.
— Не думаю, чтобы такие фильмы нам помогли, — согласился Гарсиа. — Слишком тщательно по ним прошлась служба пропаганды. Я уверен, эти же ленты «Мотоки» показывала представителям ОМП на Земле, когда просила разрешения на полномасштабную войну. Здесь, в библиотеке, мы ничего не узнаем.
В последних трех записях содержалась примерно та же информация. На карте были представлены демографические особенности Пекаря. Поселок «Мотоки» отделялся от ябандзинов шестью тысячами километров пустыни и горных каньонов, «Мотоки» оценивала численность ябандзинов в 95 000 человек, примерно на 18 000 больше, чем у самой компании. Но на самом деле населения должно было быть больше, гораздо больше. Очевидно, «Мотоки» и сама нападала. Я, вспомнив о своей удачливости, решил, что, вероятно, воюю не на правой стороне — конечно, если тут есть правая и неправая стороны.
В фильмах не было никакого объяснения, почему самураи постоянно побеждают нас. Я ожидал зрелищ длительной жестокой войны: обожженные тела, киборгизированные граждане, постоянные защитные периметры, боевые машины — все, что может объяснить искусное владение самураев оружием. Но даже когда мы внимательно разглядывали второй план, сумели увидеть только черный кибернетический танк, проходивший по саду. Это не самое мощное оборонительное оружие, разрешенное ОМП.
Я вздохнул и выключил монитор.
Гарсиа смотрел через мое плечо. Он прислонился к стене и не слишком убежденно заявил:
— Значит, самураи жульничают в симуляторах. Придется напасть на одного из них, проверить его способности.
Я барабанил пальцами по контрольной панели монитора. Когда мы были пьяны, эта мысль казалась забавной. Теперь же — только глупой.
— Это рискованно. Даже если мы проиграем, самураи решат, что это акт неповиновения. И что они с нами сделают?
Заговорил Завала:
— Вы придурки! Втянете нас в неприятности. Вы знаете, что самураи не могут жульничать. Почему бы вам не признать просто, что духи самураев сильнее наших?
Мы с Гарсиа переглянулись. Гарсиа мрачно улыбнулся, в глазах его не было признания поражения. Я улыбнулся ему в ответ. Мы нажали правильную кнопку в Завале: он боится самураев. Даже если наш план глуп, стоит его обсудить, чтобы посмотреть, как Завала будет корчиться.
— Мы этого не признаем, так что насчет духов ты ошибаешься, — сказал Гарсиа. Он искал, куда бы деть руки. Наконец просто сунул их за пояс кимоно. — Сдавайся, Завала! Заплати мне миллион песо, и мы не пойдем драться с самураем. — Гарсиа облизал губы и смотрел на киборга, наслаждаясь своей игрой.
Тот задрожал, как загнанный в угол кролик.
— Ну и что, даже если они нас убьют? — поднажал я.
Завала поднял ладонью вперед свою механическую руку.
— Подождите! Подождите! — взмолился он. — Я вас обманывал. Я знаю кое-что, чего вы не знаете.
Мне пришла в голову мысль, что наш трусливый друг украл в библиотеке какие-то фильмы — фильмы, в которых показано, как дети упражняются с машинами на воздушной подушке и с лазерными ружьями. Но Завала стоял неподвижно.
— Ну? — торопил Гарсиа. Завала выпрямился.
— Я знаю… — он как будто вкладывал в слова всю душу, — я знаю, что это — волшебный мир, что в нем есть духи! — Должно быть, на наших лицах отразилось недоумение. — У меня есть доказательство! — закончил он.
— Ну, давай это доказательство! — предложил я.
— Я знаю, в это трудно поверить, но когда-то я был как вы — искал ответ на вопросы, у которых нет ответа, пытался постигнуть непостижимую вселенную. — Завала взмахнул рукой, словно хотел одним жестом объять весь мир.
— Это было до того, как социалисты напали на Колумбию. Мне тогда было шестнадцать лет. Я хотел жениться на девушке из Трес Риос и заработать немного денег, чтобы мы могли купить землю. Я отправился в Буэнавентуру и получил работу на корабле, китайском сборщике планктона. Мы должны были плыть к берегам Антарктиды и там собирать планктон, но корабль по пути втягивал все: бревна, медуз, водоросли, мусор. Моя работа заключалась в том, чтобы разбирать улов, мусор бросать на транспортер, который снова спускал его в море, а рыбу отправлять на обработку. Прошло всего три дня, мы находились к югу от Чимботы, когда я нашел это… — Завала смолк.