Мы низко летели над планетой, над хорошо ухоженными садами. Фермеры — японцы махали нам руками и выкрикивали приветствия. Они звали детей и сажали их себе на плечи, и целые семьи смотрели, как гремит над головой наш челнок, снижаясь для посадки.
На городской улице нам махал старик — японец, на плече у него была маленькая девочка, бледнолицая европейка, та самая, которую зовут Татьяна. Оба они улыбались и махали руками. Потом перевели взгляд выше, и на их лицах отразились удивление и ужас.
Я прочел по губам девочки, она сказала: «Дедушка, ты не позаботился о них!»
Что-то неправильно. Я посмотрел вверх и увидел падающие с неба тела, тысячи безжизненных тел, тела жертв эпидемии, которые мы выбросили в космос. И я понял, что мы забыли о своей траектории, когда выбрасывали их: они все время продолжали лететь рядом с кораблем и, естественно, теперь падают на Пекарь вместе с нами. Я понял, что вирус в их телах замерз, но он жив, и поэтому все на Пекаре умрут.
Глава одиннадцатая
На тринадцатый день полета депрессия, порожденная нашими потерями во время эпидемии, повисла в воздухе, как густой темный дым. Я бродил утром по коридорам, чтобы размять ноги, и даже шлепанье босых ног по пластику пола казалось приглушенным. За завтраком все шепотом обменивались новостями, говорили о смерти компадрес, и хотя слова звучали разные, но в целом все сводилось примерно вот к чему: «Слишком много наших умерло, чтобы можно было продолжать войну. Мы даже на тренировках не можем побить самураев, как же мы побьем ябандзинов на Пекаре? Как мы можем надеяться выиграть войну?»
Воздух был заряжен электричеством. Волосы шевелились у меня на голове, во рту пересохло. Слишком много тишины в корабле, осторожной мышиной тишины. Как будто все сердца бились в унисон. Я чувствовал, что готов сломаться. И все к этому готовы.
Мавро набросился за завтраком на человека, который сказал, что хочет домой.
— Ты кастрат! Где твои яйца? — кричал Мавро. — Еще несколько недель тренировки, и самураи от страха покроются дерьмом!
Мы занялись боевой тренировкой так, словно ничего не произошло. Но депрессия не оставляла меня. Я устал душой и телом и хотел только избавиться от внутренней пустоты.
В своей первой симуляции мы встретили пятерых компадрес из модуля А, которые были в красной одежде и представляли ябандзинов. Но я знал, что для них — мы в красном, и точно так же играем роль врага. Их боевой стиль отличался от нашего. И так как Завала все еще не оправился от раны, мы проиграли. Но во второй симуляции победили. Я впервые испытал победу в симуляторе. Мне следовало бы радоваться, но я чувствовал себя опустошенным и неудовлетворенным.
Мы подключились в третий раз и оказались в местности недалеко от моря. Мы неслись по рядам дюн, где жалящие насекомые были господствующей формой жизни. Мои глаза — протезы регистрировали вспышки серебра среди кустов, и повсюду, куда бы я ни взглянул, в воздухе висели чайки. Я знал, что встречусь с Тамарой, и сердце при этой мысли забилось сильнее. Мы встретились с ябандзинами, и удачный выстрел быстро вывел меня из действия, но вместо того чтобы вернуться в боевое помещение, я вывалился из машины и съехал по песку к основанию дюны. Машина унеслась.
Я снял шлем, и на холм поднялся большой черный бык Тамары, его брюхо лениво покачивалось на ходу из стороны в сторону; бык махал хвостом. На спине его удобно устроилась Тамара, одетая в желтое платье. Солнце, отражаясь от его ткани, ослепляло меня.
— Я… искала… тебя.
— Я был занят.
— Ты… не мог… спасти их.
— Знаю.
— Анжело. Я слышала… разговор… Гарсона… с его советниками. Он… не знает… что я могу… разговаривать… с тобой. Ты… в тяжелом… положении. Я… хочу… извиниться… что вовлекла тебя… в неприятности.
Я сразу насторожился. Гарсон ничего не заявлял о том, как эпидемия в модуле В отразится на всех нас.
— Что сказал Гарсон?
— Из-за нынешних… потерь… ИР корабля… предсказывает… что уровень смертности… теперь… семьдесят восемь… процентов. Прости… меня.
Я пожал плечами. Не так уж плохо. Приходя на корабль, мы все знали, что можем умереть. Нам была дана гарантия, что шансы на выживание пятьдесят один процент. Следовательно, вероятность гибели возросла, и только.
— Неважно.
Плечи Тамары устало опустились. По щекам потекли слезы. Она светилась, как призрак божества. Словно невидимая рука коснулась меня, возрождая способность чувствовать. Я увидел в ней такую красоту, что она вызывала физическую боль.
— Прости меня, — шептала Тамара, — прости.
— Это не твоя вина, — сказал я. В моих словах была пустота.
— Моя, — ответила она. В глазах ее светилось знание, опровергавшее все возражения.
— Все равно я тебя прощаю, — повторил я. Она почесала голову быка.
— Реальность… это боль… в ягодицах. Чем. Скорее. Мы. От нее. Избавимся. Тем. Лучше, — сказала она. — Когда… захочешь… отдохнуть… приходи… ко мне. Я приготовлю… для тебя… мир… здесь. — Она указала кивком головы.
— Спасибо, — ответил я, и она начала расплываться. Стемнело, я приготовился отключиться.
Вернулось прежнее угнетенное состояние.
* * *От финальной утренней схватки меня отсоединили последним. Я начал раздеваться и развешивать части своего зеленого костюма на колышки на стене. Глаза болели от недосыпания. Я подумал, как будут реагировать остальные на то, что сообщила мне Тамара. Захотят отправиться домой? Ну, не Мавро и не Абрайра. Перфекто будет терпеливо ждать моего решения. Но не сочтет ли Кейго мои слова предательством?
Я ничего не сказал.
Мы пошли в спортзал и неторопливо занялись упражнениями при повышенной силе тяжести. Два дня без упражнений сделали свое дело. Я так хорошо себя не чувствовал уже несколько месяцев. Мы работали на снарядах, и я заметил, что в зале тише, чем обычно. Никто не шутил и не смеялся, слышался только шепот да негромкие удары металла, когда поднимался и опускался груз.
Говорившие негромко хвастали своей доблестью в утренних схватках. Несколько незначительных побед заставили их чувствовать себя менее уязвимыми. И они уверяли, что побьют ябандзинов так же безжалостно, как бьют друг друга. Было произнесено много храбрых слов, но я по-прежнему чувствовал электрическое напряжение. Их заставляет хвастать страх. Я упражнялся рядом с Гироном, человеком с маленькими мышиными глазками, который нервничал больше других. Он долгое время удерживал всеобщее внимание, рассказывая о своих подвигах в Перу. И если хотя бы половина его историй была правдой, он в одиночку победил бы всех социалистов.
Он на мгновение прекратил тренировать мышцы ног, и я вставил в наступившей тишине:
— Жаль, что мы теперь не в Перу. Хотелось бы как следует побить этих социалистов.
— Si, si, — одобрительно послышалось отовсюду. Дома шла война. Происходило сражение, которое мы могли выиграть. Я уверен, все об этом думали. Но только трус решился бы сказать об этом.
Я произнес вслух достаточно громко, так, чтобы соседи расслышали:
— Знаете ли вы, что ИР корабля предсказывает: семьдесят восемь процентов из нас погибнут на Пекаре? «Мотоки» нарушает наш контракт. И я не удивлюсь, если нас отправят домой, где мы сможем сражаться рядом со своими амигос.
Стало тихо. Все ошеломленно смотрели на меня. В дальнем углу зала упражнялся Гарсиа. Его товарищ по группе химера Мигель, сидевший спиной ко мне, повернулся и крикнул:
— Hola, Анжело, амиго, где ты это услышал?
Я удивился, что Мигель разобрал мои слова на таком расстоянии.
— Мой друг в модуле А слышал слова генерала Гарсона, — ответил я.
Имя Гарсона привлекло всеобщее внимание, и повсюду люди спрашивали друг у друга: «Что сказал Гарсон?» А те, что были поближе ко мне, отвечали: «Мотоки» нарушает наш контракт. Генерал сказал, что на Пекаре погибнет семьдесят восемь процентов». В зале поднялся гул. Кто-то издали спросил меня:
— Это правда? — Я кивнул. Несколько человек уже подключились к комлинку, чтобы связаться с друзьями, которым будет интересно услышать эту новость. Неожиданно сделалось шумно, все старались перекричать друг друга.