Задача, которую поставил перед собой Сартр, заключалась в проведении критического исследования сквозь призму реальных исторических процессов, которые вели от Октябрьской революции к апофеозу Сталина в Советском Союзе после второй мировой войны и в последующие годы. Его диалектическая лаборатория формируется на основе классовой борьбы и политических конфликтов этого долгого и кровавого опыта. Выбор был не случаен. Вскоре после публикации первого тома «Критики» Сартр — в ответ на вопрос о публикации второго — заметил, что продолжение будет касаться самой истории и поэтому будет зависеть от того, как повернется сама история, от того, «что случится дальше». Смысл этого загадочного ответа проясняется по мере чтения рукописи[3-20]. Подлинным интеллектуальным горизонтом «Критики» была политика: надежда Сартра на развитие демократизации в СССР при Хрущеве выражала как раз ту оптимистическую перспективу советской истории в целом, которая была так красноречиво изложена им в длинном очерке 1956 г. «Призрак Сталина», где через суровую критику вторжения Советского Союза в Венгрию проводилась твердая мысль-предсказание о том, что «десталинизация десталинизирует десталинизаторов»[3-21]. Почти нет сомнения в том, что именно разочарование в этих ожиданиях к началу 60-х годов разрушило намерение написать второй том.
В период с 1954 по 1960 г. советское общество в целом производило впечатление уходящего от «мертвой руки» Сталина: ликвидировались лагеря, освобождались заключенные, либерализовалась культурная жизнь, вводились экономические реформы, удовлетворявшие запросы потребителей и нужды сельского хозяйства; была провозглашена новая политика «мирного сосуществования» в международных отношениях. Сартр ожидал радикализации этого процесса с восстановлением подлинного суверенитета рабочего класса и крестьянства СССР на фоне возрождения политических свобод и гарантий прав личности. Неудачи последних лет правления Хрущева — от карибского кризиса до катастрофических неурожаев начала 60-х годов — повели в конечном итоге в противоположном направлении. Затем последовали два десятилетия унылого брежневского консерватизма.
Оставался, однако, еще один, последний эксперимент по либерализации и реформированию коммунизма в Восточной Европе, гораздо более просветленный, чем реформы Хрущева, — «пражская весна» в Чехословакии. Там, в полузападном промышленном и культурном окружении, в условиях сохранения сильных довоенных парламентских традиций, силами, не входившими в правящую партию, была предпринята сознательная и искренняя попытка сбросить сковывающий панцирь господства бюрократии и сделать шаг вперед по пути прогресса к истинной демократии производителей. Разрушение этих планов в результате вторжения в Чехословакию войск стран Варшавского Договора в августе 1968 г. завершило период десталинизации в самом советском блоке. Последний значительный политический очерк Сартра «Социализм, который пришел с холода»[3-22] послужил некрологом чехословацкому эксперименту. Не случайно, что после этого Сартр потерял ориентацию и никогда больше не сделал ни одного важного политического заявления, а его высказывания 70-х годов становились все более случайными и беспорядочными.
[3-20]
Подробный анализ рукописи будет вскоре произведен американским ученым Рональдом Аронсоном.