Мои собственные выводы в отношении его вероятной формы — выводы, которые служили также и рекомендациями в духе сдержанного оптимизма, — имели четыре аспекта. Во-первых, я полагал, что еще оставшиеся в живых дуайены западной марксистской традиции, вероятно, уже не создадут каких-либо значительных трудов Притом многие из их непосредственных учеников подавали признаки поворота к гибельной увлеченности Китаем как альтернативной по сравнению с СССР моделью постреволюционного общества и образцом для социалистических исследований на Западе. Во-вторых, я предполагал, что если вновь соединятся звенья марксистской теории и массовой практики в развитых странах, то могут быть воссозданы некоторые из условий, которые когда-то сформировали классические каноны исторического материализма поколения Ленина и Люксембург. Любое такое повторное объединение теории и практики, по моему мнению, имело бы два последствия: оно неизбежно сместило бы весь центр тяжести марксистской культуры к ряду основных проблем, поставленных развитием мировой экономики, структурой капиталистического государства, констелляцией социальных классов, значением и функцией нации к вопросам, которые систематически игнорировались в течение многих лет. Сама собой, казалось, возникала необходимость в повороте к конкретике, возвращении к вопросам, занимавшим «зрелых» Маркса и Ленина. Такая перемена обязательно возродила бы то измерение, которого помимо всего прочего не хватало традиции западного марксизма после смерти Грамши. Речь идет о стратегическом обсуждении путей, на которых революционное движение могло бы преодолеть барьеры буржуазно-демократического государства и прорваться к подлинной социалистической демократии вне его. Раз возобновится стратегическое обсуждение, полагал я, вероятно, что основная оппозиционная сталинизму традиция, идущая от Троцкого, вновь приобретет значение и жизнеспособность, уже будучи свободной от консерватизма, который часто ее сковывал в защите ею потерпевшего поражение прошлого.
В-третьих, я предсказывал, что возрождение классической формы марксистской культуры практически обязательно будет связано с распространением последней на англо-американские бастионы империализма, которые, вообще говоря, оказали успешное сопротивление историческому материализму в эпоху западного марксизма. В конце концов именно в Великобритании и в США — самых старых и наиболее мощных капиталистических государствах — всегда ставились и оставались волей-неволей нерешенными наиболее трудные проблемы социалистической теории. Бунты в кампусах (студенческие городки. — Ред.) в конце 60-х годов, какой бы ни была их ограниченность, по-видимому, открывали перспективу для возникновения в будущем социалистической интеллигенции, способной превзойти по своему количеству и качеству интеллигенцию, которую в прошлом имели оба общества. Наконец, в-четвертых, я утверждал, что, как бы ни пошло развитие исторического материализма, в дальнейшем будет необходимо пересмотреть спокойно и твердо наследие классических мыслителей от Маркса и Энгельса до Ленина, Люксембург и Троцкого, чтобы выявить, критически рассмотреть и разрешить характерные для них упущения или путаницу. Необходимо также будет примириться с замечательными достижениями марксистской историографии — прежде всего англо-американской — после второй мировой войны, которая до сих пор находилась за рамками марксистской теории, где как научная дисциплина господствовала философия. Конфронтация и интеграция их потребуют коренного пересмотра роли и значения прошлого в системе взглядов, на повседневном уровне практически целиком ориентированной на настоящее или будущее. Их столкновение изменит и историю, и теорию[1-9].
Таковы были мои прогнозы в то время. Насколько они оправдались в свете фактического хода событий? Самые общие предположения, как мне представляется, подтвердились, хотя, как мы увидим, в такой форме, что это не дает причин для успокоения или благодушия. Величественная традиция западного марксизма с ее эпистемологическими или эстетическими, мрачными или неясными тональностями фактически перестала существовать. Вместо нее появился удивительно быстро и уверенно иной тип марксистской культуры, ориентированный главным образом на те вопросы экономического, социального и политического порядка, которыми не занимался предшествовавший ему тип марксистской культуры. Этот марксизм обладает значительной продуктивностью, оставляя мало сомнений в том, что мы являемся свидетелями периода общего роста и освобождения. Однако в рамках данной общей перспективы история, как всегда, уготовила некоторые неутешительные сюрпризы в отношении предположений, выдвинутых в это время. Давайте рассмотрим это более подробно.