— Принц Кедрин, — сенешаль вышел вперед. Его великолепное парадное облачение горело золотом и серебром. — Госпожа Уинетт просит, чтобы ты явился к ней как можно скорее. Она у принцессы Эшривели.
— У принцессы?! — переспросил Кедрин. — Что-то случилось?
Будь они в Тамуре, сенешаль бы высказал свое мнение. Но в Андуреле были другие правила. Он лишь слегка качнул запястьем.
— Не знаю, принц. Ты ей срочно нужен — вот все, что мне известно.
После непринужденной обстановки портовой таверны все эти церемонии особенно раздражали Кедрина. Да, Белый Дворец — это не Твердыня Кейтина.
— Благодарю, — произнес он. Прозвучало грубовато, но извиняться не полагается. Кедрин направился через зал к винтовой лестнице.
Тепшен и Браннок последовали за ним. Их присутствие до некоторой степени успокоило и позабавило юношу. Интересно, что думают все эти чинные сенешали и мажордомы по поводу двух варваров, которые ходят за принцем по пятам и чуть ли не повторяют каждое его движение. Пожалуй, когда он покинет этот дворец, тут станет поспокойнее, и жизнь потечет по привычному руслу.
Однако бывали минуты, когда Кедрину хотелось побыть в одиночестве.
Перед дверью в покои Эшривели он остановился.
— Не думаю, что там мне угрожает опасность, друзья мои.
Тепшен понимающе кивнул и что-то пробормотал. Однако Кедрин заметил, что оба задержались у порога — ровно настолько, чтобы убедиться, что дверь открыла именно Уинетт.
— Кедрин! — она улыбнулась и подняла голову, чтобы поцеловать его в губы. — Я так рада тебя видеть. Где ты был?
Кедрин положил руки на плечи жене и чуть отстранился, любуясь ею. Как всегда, Уинетт выглядела очаровательно, но в ее голубых глазах таилась тревога.
— В гавани, — ответил он. — Повидал Галена Садрета. Что-то случилось?
— Эшривель сама не своя, — Уинетт озабоченно покачала головой. Светлая прядь выбилась из ее прически, и Кедрин поспешил убрать ее. — Она твердит, что недостойна присутствовать на коронации и клянется, что просидит взаперти до самого отплытия в Эстреван.
Кедрин огляделся. В прихожей, где они стояли, ничто даже не намекало на присутствие сестры принцессы.
— Она в спальне, — пояснила Уинетт. — И отказывается выходить.
— И что от меня требуется?
Уинетт взяла его за руки и повлекла через прихожую к двери из розового дерева.
— Я спорила с ней все утро. Потом пришли Ирла и Арлинне, пытались ее переубедить, но все без толку. Надеюсь, хоть ты чего-нибудь добьешься.
— Постараюсь, — отозвался Кедрин, хотя особого воодушевления не испытывал.
Уинетт улыбнулась. Ее улыбка излучала доверие, и Кедрин почувствовал, что у него вырастают крылья.
— Постарайся, пожалуйста, — прошептала она и, постучав в дверь, крикнула:
— Эшривель! Кедрин пришел!
В ответ донеслось что-то неразборчивое. Скорее всего это означало «уходите оба».
— Он хочет с тобой поговорить, — настойчиво произнесла Уинетт и толкнула дверь.
Кедрин проследовал за женой. Из-за непогоды в просторной спальне Эшривели было темно. Свечи бросали по углам тени, в очаге горел огонь, отчего воздух казался тяжелым. Пол устилали толстые ковры, бирюзовые с серыми разводами, словно Идре текла под ногами, разбиваясь о подножье широкой кровати. Прозрачный полог казался застывшей волной. Сбоку стоял туалетный столик с мазями и красками для лица, которые недавно вошли в моду. Кедрин вдруг понял, что Уинетт никогда не тратила времени на такую чепуху — да и не нуждалась ни в чем подобном. Переступив порог, принц замер в смущении: он сообразил, что Эшривель лежит в постели в одном халате. При виде гостей она поспешно запахнула полы, прикрыв ноги.
— Здравствуй, Эшривель, — приветливо проговорил Кедрин. — Можно мне войти?
— Ты король, — послышался голос принцессы — совсем тихий, казалось, слезы лишили ее сил. — Вернее, скоро станешь королем… но это неважно. Ты можешь входить всюду, куда пожелаешь.
Кедрин подошел к кровати. Высокие окна все чаще озарялись вспышками молний, стекла то и дело дребезжали от раскатов грома. У самой кровати, словно на страже, стояли стулья. Кедрин присел, Уинетт опустилась рядом. Эшривель подняла голову, и он увидел, что ее волосы, длинные и светлые, как у Уинетт, растрепались и спутались.
— Я пришел не как король, а как друг.
— Друг? Как ты можешь считать себя моим другом? Ты должен меня ненавидеть, — последние слова она произнесла, зарывшись лицом в подушку.
— Глупости, — сказала Уинетт. — Это недостойно тебя.
— Я на самом деле недостойная, — отозвалась Эшривель, — и глупая.
— Но с чего я должен тебя ненавидеть? — спросил Кедрин.
— Я запятнала себя, — произнесла Эшривель страдальческим тоном.
— Запятнала? Чем?
Кедрин посмотрел на жену. Та пожала плечами и нахмурилась, меж ее изящно изогнутых бровей залегли две морщинки.
— Я отдалась Хаттиму, — простонала Эшривель. — Если бы я не уступила ему, отец был бы жив. А я встала на сторону узурпатора!
Она сорвалась на крик и снова упала лицом в подушку. Ее плечи, укрытые тонким шелком, дрожали.
— Посмотри на меня, — мягко сказал Кедрин.
Эшривель не ответила, и тогда он наклонился, взял ее за плечи и повернул к себе лицом.
Его потрясла перемена в этой женщине. Он считал ее красавицей, даже сейчас она была красива, но ее лицо превратилось в бледную маску и не выражало ничего, кроме стыда и скорби. Она осунулась, под запавшими, покрасневшими от слез глазами залегли темные круги. Прикусив нижнюю губу, Эшривель неподвижно смотрела на Кедрина. Юноша покосился на Уинетт. Сестры были очень похожи. Когда-то он даже лелеял мечты о браке с Эшривелью. Теперь младшая сестра выглядела старше. Чувство вины, терзавшее ее, переполняло широко раскрытые глаза. Уинетт улыбнулась мужу, побуждая его продолжать разговор, но улыбка ее была тревожной.
— Как ты думаешь, — проговорил он. — Стал бы я тебе лгать?
Эшривель через силу покачала головой. Он взял ее за руку и удержал, когда она попыталась вырваться.
— Ты ничем себя не запятнала. Я говорил об этом с Сестрой Бетани. Она сказала, что тебя опоили любовным зельем. Ты не отвечаешь за то, что сделала под действием чар. Ты просто не могла понимать, что делаешь. Посланец многих ввел в заблуждение и заставил действовать противоестественным образом. Напиток, который он изготовил для тебя, внушил тебе ложные мысли и подавил твою волю. Повторяю: ты была одурманена чарами, и тебя нельзя считать виновной. И никто тебя ни в чем не винит — кроме тебя самой. Ты не виновата в гибели отца. Это… — он замолчал, чувствуя, что едва не раскрыл свои сомнения, — это деяние Хаттима Сетийяна и Посланца, но не твое. Ты невиновна. Разве Бетани не отпустила тебе грех именем Госпожи?
Эшривель молча кивнула и шмыгнула носом.
— Бетани говорит от имени Общины Сестер, верно?
Она снова кивнула и сморгнула слезинку.
— Считать себя виновной — значит сомневаться в мудрости Сестер, оскорблять Госпожу. Ты на это отважишься?
Эшривель помотала головой. Она больше не пыталась высвободить руку. Напротив, ее пальцы сжали ладонь Кедрина, словно цепляясь за надежду, звучащую в его словах.
— А как же остальные? — испуганно спросила она. — Все кругом указывают на меня пальцем и называют Хаттимовой девкой!
— Ты никакая не девка и не была ничьей девкой, — возразил Кедрин. — Люди сочувствуют твоим страданиям.
— Я стояла рядом с Хаттимом, когда он провозгласил себя королем, — пролепетала она. — Я поддерживала узурпатора.
— Повторяю, тебя околдовали. Что ты могла сделать по своей воле? Ничего. Поэтому ты невиновна.
— Ты прощаешь меня?
Кедрин кивнул.
— Конечно. И Уинетт прощает. И Бетани.
— Я могла увидеть, как тебя убивают, — прошептала она зачарованно. — Хаттим позволил Посланцу уничтожить тебя и Уинетт… и я стояла бы рядом с Хаттимом и смотрела… Как тогда, когда он заточил в темницу твоих родителей.
— Но они тоже не осуждают тебя. Они хотят только одного: чтобы ты поскорее поправилась. А Уинетт? Разве она тебя осуждает?
Уинетт покачала головой.
— Мы с тобой сестры. Я не могу тебя осуждать. Кедрин прав: нет твоей вины в деяниях, которые произошли не по твоей воле.
Эшривель поднялась на подушках, и Кедрин почувствовал, как краска заливает ему лицо. Халат распахнулся, открыв прекрасную, не тронутую загаром грудь девушки. Он с усилием отвел взгляд и посмотрел ей в глаза, надеясь, что ее слезы — знак доверия.
— Ты действительно прощаешь меня? — проговорила она безжизненным голосом.
— Да, — ответил Кедрин. — Прощаю.
Эшривель с усилием сглотнула — и внезапно бросилась ему на шею, приникла к плечу и зарыдала. Кедрин почувствовал, как его рубаха намокает от слез, погладил Эшривель по голове и беспомощно обернулся к Уинетт. Та улыбалась, словно эта сцена не только успокоила ее, но и позабавила. Какое-то время она сидела неподвижно, не делая никаких попыток помочь мужу освободиться. Наконец она встала и, обняв сестру за плечи, осторожно уложила ее в постель. Кедрин вновь обнаружил, что не может оторвать взгляда от гибкого тела Эшривели, почти не прикрытого тканью. Уинетт торопливо накинула на сестру одеяло и села рядом на край кровати, гладя ее волосы.
— Одного я тебе не прощу, — произнес Кедрин, заставив себя непринужденно улыбнуться, — если ты пропустишь мою коронацию. Я хочу, чтобы ты присутствовала там, как подобает сестре королевы.
Тревога угасла.
— Как прикажешь, — губы Эшривели слабо дрогнули.
— Я не повелеваю, — поправил ее Кедрин. — Я прошу.
— Хорошо, — произнесла Эшривель и наконец улыбнулась. — Я там буду.