— Мы вернем ее, — произнес Тепшен. Движение руки молодого короля не укрылось от зорких глаз кьо.
Кедрин заставил себя отпустить камень.
— Конечно.
Они пересекли площадь, в центре которой стоял приют Сестер. Дорога спускалась к реке среди низких домишек с сияющими побелкой стенами. В этом тихом городке каждый был занят своим делом. После напыщенности Андурела спокойствие и непринужденность здешних нравов ощущались как глоток свежего воздуха. Кое-кто узнавал Кедрина, но эти люди лишь приветствовали его и кратко выражали сочувствие: истинный тамурец не станет докучать расспросами, видя чужое горе. К тому моменту, как трое друзей спустились к берегу, Кедрин уже пребывал в ощущении, что оказался дома. Многие недели он не замечал этого чувства, поглощенный страстным нетерпением, зная лишь одно желание — быстрее двигаться вперед…
Жилые кварталы сменились рядами складских помещений. Повернув мимо крепких стен, друзья направились туда, где были развешены для просушки рыбачьи сети. Несколько рыбаков, чьи лодки покачивались неподалеку на воде, проверяли снасти. Любопытство, на миг возникшее на их обветренных лицах при виде трех незнакомцев, почти сразу исчезло.
Кедрин остановился, глядя на реку. Спокойная, она переливалась лазурью и сверкающим серебром. Ничто не намекало на страшную угрозу, таившуюся в ее глубинах. Дальний берег терялся в дрожащей лазурной дымке: казалось, вода и небо просто сливаются. Широкая водная дорога катилась с севера на юг, от горизонта до горизонта, бесстрастная и неумолимая, как рок. Не увидев ничего похожего на королевскую барку, Кедрин обернулся и спросил товарищей, что с ней стало.
— Затонула, — кратко бросил Тепшен.
Браннок был более многословен.
— Эта тварь разнесла ее в щепы. По счастью, неподалеку оказалось несколько рыбачьих лодок. Они и вытащили уцелевших. Если бы не рыбаки, мы бы еще многих не досчитались.
Кедрин молча кивнул, его глаза неподвижно глядели на воду. Он вдруг осознал, что никто не предложил продолжить путь на север по реке. Словно по молчаливому уговору решив, что на Идре теперь небезопасно.
— Пойдем-ка поищем таверну, — проговорил он наконец, чувствуя, что досыта насмотрелся на реку — этого должно было хватить надолго.
Друзья повернули от реки и направились обратно в город. Вскоре им попалась вполне симпатичная пивнушка. Грубые деревянные скамьи и столы стояли прямо во дворике, где над разогретыми солнцем каменными плитами склонялись цветущие яблони.
Легкий ветерок приятно ласкал кожу. Как хорошо было сидеть на свежем воздухе, потягивая прохладное пиво, немедленно принесенное служанкой! Спокойный вид молодых людей мог обмануть случайного наблюдателя. Но каждый из троих был поглощен мыслями о том, что предстояло им в скором будущем. Это было спокойствие воителей перед битвой.
Они выпили по кружке темного пива, потом заказали еды — холодного мяса, сыра и хлеба. За этим снова последовало пиво. Говорили мало, ибо слов для разговора не находилось. Наконец Кедрин почувствовал, что довольно здесь насиделся, и предложил выполнить просьбу Галена, а заодно и осмотреть город. Когда они возвратились в приют, за пазухой у Кедрина были припрятаны две полные фляги эвшана.
При виде этого приобретения Гален просиял. Друзья сидели, потягивая обжигающий напиток. За этим развлечением их застигла Сестра. Она выставила приятелей и, к великому огорчению Галена, отобрала обе фляги, пообещав, однако, сберечь их до его выздоровления.
— Сестра! — страстно вскричал лодочник, — неужели вы так плохо знаете речной народ?! Вы же слышали: эвшан для нас — лучшее лекарство от любой хвори. Мы же не чета сухопутным, у нас свои снадобья!
Сестра окинула спокойным взглядом луннолицего великана, в уголках ее губ дрогнула улыбка.
— Быть может, кружку-другую после ужина тебе разрешат. А сейчас надо спать. И прими… сухопутное лекарство.
Она поднесла к его губам маленькую плошку, не обращая внимания на отчаянные взгляды лодочника. Кедрин и его друзья наблюдали за представлением с порога, давясь от смеха. Вращая глазами, Гален со скорбным видом позволил крохотной женщине наклонить плошку, залпом проглотил лекарство и скорчил чудовищную гримасу. Одобрительно кивнув, Сестра поставила плошку на стол. Веки Галена отяжелели, глаза закрылись, и через несколько секунд стены задрожали от громоподобного храпа. Сестра последовала к выходу. В дверях она задержалась, окинув молодых людей суровым взглядом.
— Надо было попросить у нас разрешения, прежде чем приносить ему эвшан, — строго произнесла она. Здесь, в Обители Сестер, чины и звания теряли свое значение. — Само по себе хмельное не слишком навредит. Но представьте, если он напьется допьяна со скуки? С таким великаном нам будет сложно управиться.
— С ним и в лучшие времена было не управиться, — важно проговорил Браннок. — Но таково было желание его величества. Ему было угодно выполнить просьбу этого человека, и мы…
— Здесь нет ни королей, ни слуг, — резко оборвала его Сестра. — Здесь есть только больные, которым нужен уход. А теперь ступайте и поищите себе других развлечений.
Молодые люди послушно кивнули и вскоре снова были в городе. Выбираться приходилось украдкой. К вечеру городок был исследован вдоль и поперек, от реки до крохотных усадеб, окружавших его со стороны материка. В ходе этого путешествия они наткнулись на вывеску медри, украшавшую конюшню. Друзья зашли и, осмотрев лошадей, выбрали трех лучших. Конюх получил распоряжение в урочный час доставить скакунов вместе с запасом провизии. Больше заняться было нечем, и Кедрин с товарищами вернулся в больницу.
Герат уже ждала их. Молодые люди прошли за ней в маленькую комнатку, выделенную Старшей Сестре под личные апартаменты.
— Итак, день прошел, — произнесла она. — Что вы решили?
Тепшен воззрился на нее, словно не понимая ее слов. Браннок пожал плечами:
— А мы все еще утром решили, Сестра.
— Тогда я бы хотела начать готовить вас в дорогу, — объявила она. — Кедрин, твоего присутствия не требуется, оно может только помешать. Ты нас оставишь?
Кедрин кивнул и удалился. Последнее, что он видел, — это Герат, плотно закрывающую ставни. У него не было ни малейшего желания возвращаться в палату. С другой стороны, молодой король не слишком жаждал общения. Поэтому, обходя стороной оживленные места, он вернулся во дворик.
Солнце почти село, но там все еще было тепло. Кедрин прислонился к стене, наслаждаясь теплом нагретого камня. В неподвижном воздухе повис тяжелый аромат цветов, вокруг с жужжанием мельтешили насекомые. В таком же дворике, в Высокой крепости, он впервые поцеловал Уинетт. Воспоминания отозвались острой болью. Новая картина встала перед его взором, и юноша почувствовал, как у него сжимаются зубы. Он снова боролся с отвратительной тварью. Вот над ним разверзается зубастая пасть, и Уинетт бросается вперед… Кедрин сжал в ладони талисман и запрокинул голову, ища покоя. И снова камень, как живой, согрелся и запульсировал у него в руке. Кедрин ощутил некоторое облегчение: он удостоверился, что Уинетт все еще жива. Ну что же… Что бы ему ни грозило, он добудет меч Друла. С этим мечом в руке он вновь сойдет в Нижние пределы и бросит вызов Ашару. В этой решимости не было того чувства предопределенности, того страстного вдохновения, которое, поглощая все его существо, вело на бой с Нилоком Яррумом. Не было то и сосредоточением воли, которую он обрел в противостоянии Тозу, и даже той убежденности, которая помогла ему учредить совет. Он не сомневался, что не откажется от своих намерений. И все же где-то внутри коварно зашевелилась догадка: ни талисман Кирье, ни сама Госпожа не обеспечат ему верной победы. Никогда прежде ему в голову не приходила мысль, что он может потерпеть поражение. Прикосновение к голубому камню порождало целеустремленность, не оставлявшую места для колебаний. Но впервые в душу Кедрина закралось сомнение. Герат и пророчество Квалле указывали путь, но не знали исхода.