— Хорошо, — сказала Уинетт, и на его губах появилась довольная улыбка.
Что-то неуловимое то и дело проскальзывало в выражении его лица. Уинетт не могла понять, что это такое, но всякий раз испытывала раздражение. Она заметила, что все еще держит в руке подаренный Эйриком василек, и как бы ненароком разжала пальцы. И снова Эйрик не заметил — или сделал вид, что не заметил. По-прежнему улыбаясь, он вел свою спутницу туда, где возносил к небу белоснежные стены его дворец.
Уинетт внутренне напряглась, ожидая, что сейчас они вновь окажутся в зале-пещере. Но Эйрик распахнул дверь — и Уинетт испытала такое облегчение, что для удивления почти не осталось места.
Они стояли на пороге низкого помещения наподобие галереи, протянувшегося вправо и влево. Там, где снаружи была глухая стена, Уинетт увидела ряд, но это ее уже не удивляло. Из них открывался вид на закат. Интересно, можно ли в этом месте вообще говорить о западе, востоке?.. Лес уже утонул в тени, и галерею заливал теплый золотисто-красный свет. Напротив окон, у стены, выстроились обитые плюшем скамейки — словно специально для того, чтобы любоваться заходящим солнцем. Между ними в стенных нишах красовались вазы темно-зеленого стекла, полные цветов. Мраморная мозаика на полу, розовая с золотым, вторила закату, а стены казались красными, как кораллы.
— Славное местечко, — небрежно заметил Эйрик. — Но я хочу показать тебе кое-что поинтереснее.
Уинетт промолчала и последовала за ним к двери из розового дерева.
По сравнению с другими комнатами эта казалась почти тесной. В ней не было ни окон, ни светильников, но Уинетт обнаружила это не сразу. Каморку наполняло призрачное сияние, колышущееся, голубое, как тихие заводи Идре или горное озеро. Эйрик поманил ее. По сочному аквамарину пола, стен и потолка скользили переливы лазури. Уинетт словно оказалась под водой — если бы водой можно было дышать. Ее движения непроизвольно замедлились. Это было не так тягостно, как буйство цветов в радужном зале, но невозможность оценить расстояние приводила в замешательство. Уинетт поймала себя на том, что задержала дыхание.
Помещение казалось совершенно пустым. Но вот Эйрик остановился, слегка опустил голову, и Уинетт проследила направление его взгляда. Они стояли у водоема — похоже, именно он и испускал голубой свет. Уинетт приблизилась и заглянула в прозрачную воду. Гладкая колышущаяся поверхность притягивала, завораживала…
Дно не просматривалось, хотя Уинетт почему-то чувствовала, что оно должно быть. Эйрик усмехнулся, словно чем-то довольный, и обернулся к ней.
— Что ты видишь?
Уинетт хотела поднять голову и ответить, но не могла отвести взгляд от воды.
— Что ты видишь? — повторил он чуть громче, настойчиво, почти нетерпеливо. Но Уинетт уже ничего не замечала.
В глубине происходило какое-то тайное движение. Тени скользили, сливались, образуя картину — сперва туманную и искаженную, больше похожую на игру бликов, потом все более и более ясную… И Уинетт невольно ахнула.
Она увидела Кедрина. Он мчался во весь опор на гнедом жеребце. Видимо, скачка продолжалась уже давно — бока скакуна потемнели от пота. Лицо молодого короля было сурово, русые волосы разметались, глаза прищурены — то ли от ветра, то ли от того, что он пытался увидать что-то вдали. Кедрин был одет просто, меч висел наискось за спиной, на скулах выступили желваки. Ей показалось, что следом мчатся еще два всадника — то ли сопровождая, то ли преследуя Кедрина. Она не поняла, день это или ночь и через какие места лежит путь ее мужа, но почувствовала, как оживает надежда. Теперь Уинетт не сомневалась: Кедрин жив, он не растерзан чудовищем и не утонул вместе с баркой.
— Что ты видишь? — снова раздался голос Эйрика, а его пальцы крепко сжали плечо Уинетт.
— Это Кедрин, — прошептала она. — Хвала Госпоже! Он жив!
Эйрик отпустил ее. Картина исчезла. У ног Уинетт снова переливалась прозрачная вода. Уинетт вглядывалась в мерцающую поверхность, надеясь, что видение появится опять, но тщетно.
— Он жив, — проговорила она, медленно повернувшись к Эйрику. — Я видела его. Это значит, что он жив.
Ее слова прозвучали вопросом, и Эйрик кивнул. Его губы снова тронула улыбка.
— Несомненно. Что он делал?
— Мчался куда-то во весь опор. Мне показалось, там были еще двое — то ли гнались за ним, то ли просто ехали рядом, не знаю. И куда он ехал, я тоже не поняла.
— Судя по всему, он отправился искать тебя, — сказал Эйрик. — Если он жив… Я бы на его месте сделал то же самое.
Уинетт никак не отреагировала на его галантное замечание, целиком поглощенная своими мыслями, и только кивнула.
— Значит, остается только ждать, — произнес он спокойно.
— Ты мог бы указать ему дорогу? — спросила Уинетт.
Эйрик задумался, потом загадочно улыбнулся.
— Может быть, — проговорил он. — Я сделаю все, что смогу.
— А ты не можешь показать мне больше?
Он огорченно покачал головой.
— Вода показывает только то, что хочет. Я не могу приказать ей. Но, раз тебе удалось что-то увидеть, можешь придти сюда позже и попытаться еще раз. Если водоему будет что показать, он покажет.
Уинетт устремила на воду взгляд, полный мольбы, но ничего не появилось. Она тяжело вздохнула.
— Давай поедим, — неожиданно предложил Эйрик. — Поесть, выспаться… а завтра, возможно, нам удастся еще что-нибудь увидеть.
Уинетт нехотя покинула комнату. Они снова оказались во дворе, и Эйрик повел ее в трапезную, где уже был накрыт стол.
Глава 8
Стоя на сторожевой вышке, венчающей южные ворота Высокой Крепости, Баррис Эдон мог без помех обозревать приграничные земли. От подножья пологого ската, с трех сторон окружающего крепость, и до самой границы Королевств деревья были вырублены, местность выровнена и регулярно выжигалась. Таков был приказ военачальника Рикола, действовавший со времен разгрома Орды. Ничто не должно было создавать помехи баллистам и лукам в случае нападения с юга. Многим такие предосторожности казались излишними. Какие бы слухи ни ползли с севера вверх по течению Идре, Тамур никогда бы не поднял оружия на соседей и не пропустил врагов через свои земли. Но Рикол был непреклонен, и подступы к Высокой Крепости охранялись с прежней бдительностью. Баррис Эдон обозревал окрестности, когда из приречного городка показались трое всадников. Они во весь опор мчались в сторону крепости, погоняя измученных лошадей. Баррис окликнул капитана стрелков, и воины немедленно подняли луки.
Кедрин и его спутники гнали коней к Высокой Крепости. Даже в золотом послеполуденном свете серые стены казались неприветливыми. В речной теснине уже сгустились сумерки. Величественная громада Лозин должна была вот-вот погрузить крепость в густую тень. Закат позолотил зубцы ее стен и башен. Река змеей неслась по расщелине, стремительная и грозная. Глядя на нее, Кедрин невольно вспомнил, как плыл к Геннифу.
Молодой король спешил на север. В поселениях вдоль Идре имелось достаточно конюшен для медри, и Кедрин своей властью мог регулярно получать свежих лошадей. Но если бы Тепшен не настаивал на том, чтобы время от времени прекращать безумную скачку, всадникам не раз и не два пришлось бы идти пешком. Кедрин желал лишь одного: как можно скорее оказаться в Белтреване и отыскать курган. Только с мечом Друла он мог освободить Уинетт. Нетерпение завладело всем его существом, от прежней задумчивости не осталось и следа. Ребра полностью срослись, Тепшен и Браннок тоже залечили раны. Друзья не замечали усталости: они спешили к своей цели. Когда копыта лошадей зацокали по каменным плитам гласиса, Кедрин позволил измученному животному перейти на шаг. Лучники уже взяли их на прицел. Придержав коня, Кедрин встал в стременах, назвал свое имя и потребовал впустить. Боковая калитка открылась, и капитан в сопровождении отряда приблизился к путникам.
— Я Кедрин Кейтин, — повторил юноша, — и я хочу видеть военачальника Рикола.
Игнорируя правила этикета, он подался вперед и продемонстрировал ошарашенному капитану королевский медальон. С минуту тот пытался вернуть на место отвисшую челюсть, затем, наконец, отдал честь и произнес:
— Я не признал тебя, Государь.
— Ничего страшного, — Кедрин устало улыбнулся и пустил коня к калитке, не обращая внимания на крики капитана: тот распоряжался, чтобы открыли ворота, и посылал за Риколом.