— Нет, — Уинетт покачала головой. — Все просто великолепно.
— Я рад. Я уже испугался: вдруг допустил какие-то промахи.
— Все прекрасно, — повторила она, и Эйрик улыбнулся с нескрываемым облегчением.
— Еще вина?
Прежде чем она успела ответить, он уже наполнял ее бокал рубиновой жидкостью. Перед ней был человек, изо всех сил стремившийся выказать радушие — не более того. Она выпила; то, что он проигнорировал ее вопрос, уже вылетело у нее из головы. Эйрик непринужденно болтал — рассуждал о способах приготовления мяса и овощей, интересовался, понравился ли ей соус, потом спросил ее мнение о столовом серебре и убранстве комнаты… Он держался легко и, похоже, не имел никаких тайных мотивов — просто хотел угодить ей во всем, предупредить все ее желания. Когда Уинетт наелась досыта, Эйрик убрал блюда в сервант.
— Помоют позже, — бросил он мимоходом. Это могло означать, что во дворце все-таки присутствуют незримые слуги. Тем временем Эйрик поставил на стол вазу с фруктами. Уинетт выбрала яблоко.
— Подожди, я очищу, — проговорил он настойчиво. Сняв кожуру, он вырезал сердцевину и нарезал плод тонкими ломтиками.
— Спасибо, — улыбнулась Уинетт, принимая яблоко. Откровенно говоря, предупредительность хозяина начинала ей докучать.
Эйрик ответил ей широкой улыбкой. Пламя свечей бросало золотые блики на его темно-русые волосы. Он ел яблоко, и его белоснежные зубы отрезали кусочки, точно ножом. В другой руке он держал кубок и время от времени делал маленькие глотки. Проглотив последний ломтик, Уинетт внезапно ощутила усталость и зевнула, прикрыв рот салфеткой.
— Хочешь прилечь? — спросил Эйрик.
Она молча кивнула. Веки налились тяжестью, перед глазами все плыло. Казалось, сами свечи колышутся вместе с языками пламени. Их сияние завораживало, странные узоры трепетали на безупречной белизне стен. Уинетт снова зевнула, на этот раз не успев поднять к губам ладонь. Эйрик немедленно вскочил и оказался около ее стула. Опершись на его руку, Уинетт поднялась. Ноги отяжелели, она чувствовала себя настолько утомленной, что несколько шагов до двери дались ей труднее, чем вся сегодняшняя прогулка.
Эйрик распахнул перед ней дверь, и они вышли наружу. Полная луна повисла над самым двориком, посеребрив лозы на колоннаде, и наполнила своим сиянием чашу фонтана. Воздух, напоенный ароматом жасмина и магнолий, еще не успел остыть, но легкие порывы ветерка, пробегающие в листве, уже веяли прохладой. Кружево теней легло на каменные плиты, негромкий певучий говор фонтана вторил голосам ночи.
— Красиво, правда? — проговорил Эйрик — тихо, словно боясь потревожить чуткую красоту. Уинетт кивнула. Она тоже была очарована этой волшебной картиной.
— Ты совсем без сил, — сказал он чуть громче. — Позволь, я провожу тебя в твои покои.
Бережно поддерживая Уинетт под руку, словно гостья могла упасть, Эйрик провел ее через двор, туда, где среди теней спряталась увитая розами лестница.
Подъем показался Уинетт более долгим, чем спуск утром, но она отнесла это на счет усталости. Дверь словно занавесили черным тюлем — это лунный свет пробивался сквозь плети роз. Эйрик повернул золотую ручку, толкнул дверь и с церемонным поклоном пропустил Уинетт вперед.
— Спи спокойно, — промолвил он, не сделав даже попытки зайти внутрь.
Пробормотав в ответ: «Спокойной ночи», Уинетт вошла и закрыла за собой дверь.
Прихожую неярко озаряли свечи. В спальне возле ее кровати появился высокий напольный канделябр. Задвинув засов, Уинетт зевнула — и тут заметила, что ставни на окнах закрыты. Искушение броситься в постель и немедленно заснуть было велико. Однако она разделась, выбрала в шкафу ночную рубашку и вошла в альков. Окончив туалет, Уинетт направилась в спальню.
Здесь ставни тоже были закрыты. Уинетт привыкла спать при свежем воздухе, поэтому она раздвинула створки, закрепила их золотыми защелками и распахнула окно. Легкий ветерок, который она ощутила еще во дворе, омыл лицо прохладой. Уинетт постояла немного, вдыхая нежный аромат цветов и леса, и уже собиралась ложиться, когда уловила примесь незнакомого запаха. Она вдохнула поглубже — и острый запах тления ударил ей в ноздри, заставив сморщиться. Такой дух мог исходить от сточной канавы, протекавшей где-то совсем недалеко. Уинетт резко выдохнула, словно пытаясь вытолкнуть застрявшее в носу зловоние — и действительно, дурной запах исчез без следа. Со следующим вдохом она ощутила лишь благоухание ночного леса. Откуда могла придти эта вонь? Опершись на подоконник, Уинетт вглядывалась во тьму. Луна по-прежнему серебрила лужайки, за ручьем темной стеной высился лес. Он как будто поглощал весь свет, падающий на него. Непроницаемая бархатная темнота сливалась на горизонте с чернильным небом, и дворец, залитый лунным сиянием, казался островком, одиноким кораблем в бескрайнем море неизвестности.
Уинетт почувствовала, как холодеет кожа. Тысячи ледяных иголочек вонзились в обнаженные руки побежали по затылку. Над темной беспредельностью леса разнесся вой. Нет, это не волки пели гимн луне. Никакой волк не мог издавать таких звуков. Тонкое, как свист, завывание разрасталось, переходя в жалобный стон. Это был голос существа, потерявшего надежду, измученного страданиями. Волна безотчетного ужаса обрушилась на Уинетт, оглушив ее. Она отчаянно сжала в руке талисман и воззвала к Госпоже. Вой стих так же внезапно, как и возник. Короткий стон — и над лесом снова повисла тишина.
Королеву колотила дрожь, лицо и спина покрылись потом. Долгие мгновения она стояла неподвижно, вглядываясь в темноту и ожидая, что этот жуткий голос зазвучит снова. Лучше было бы его не слышать — но где-то в глубине души, вопреки здравому смыслу, просыпалось любопытство. Что это могло быть? Уинетт отошла от окна, все еще не отпуская талисман, и сложила руки на груди, пытаясь унять противную дрожь.
Спокойно, говорила она себе, это просто какой-то зверь… если не волк, то, может быть, лесной кот. В этом странном месте свет падает из окон, которых не может быть, а залы простираются за пределы стен — в чем здесь можно быть уверенной? В здешних лесах могут обитать любые твари. Ее руки, словно сами по себе, задвинули ставни и закрыли защелки — и только после этого Уинетт легла в постель. Уже свернувшись под одеялом, она подумала, что и в спальне, и в прихожей все еще горят свечи, но уже не могла заставить себя подняться. В конце концов, это было лучше, чем кромешная тьма. Все еще сжимая в ладони талисман Кирье, она закрыла глаза и уснула.
Сон был глубоким и не потревожен ни одним сновидением. Ее разбудил солнечный свет, неожиданно брызнувший сквозь щели ставень. Солнце разрисовало беленые стены золотыми полосами, в его лучах танцевали пылинки. Свечи по-прежнему горели — и в спальне, и в настенных канделябрах в прихожей, и ни одна, похоже, не стала короче. Оранжевые хвостики пламени чуть покачивались от сквозняков. Уинетт ощутила отголосок мертвящего ужаса, который она пережила ночью. Какая глупость! Она полежала немного, глядя по сторонам, а потом откинула покрывало и поднялась. Птичий хор за окном славил солнце. Казалось, весь мир радуется новому дню, и Уинетт, присоединившись к его ликованию, привычно вознесла краткую молитву Госпоже. Потом она решительно подошла к окну и распахнула ставни.
Солнце хлынуло ей в лицо. В воздухе разливалось благоухание. По сияющей зелени рассыпались лютики и маргаритки — лужайка казалась осколком привычного мира, такого доброго и желанного. Ручей ослепительно сверкал, точно драгоценная лента. Лес, раскинувшийся за ним зеленой мозаикой, дышал спокойствием. Легкий ветерок игриво касался волос Уинетт. Томительные страхи ночи таяли, как туман. Конечно, это был всего-навсего волк… или лесной кот. Лес кажется бескрайним — неудивительно, что в нем водятся хищные звери. Какой-то недоверчивый голосок в глубине ее разума все не унимался, но Уинетт решила не слушать его доводов. Она не хотела вновь раздумывать о помрачающих рассудок странностях этого места.
Она задула свечи, зашла в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок, а затем заглянула в шкаф. Платье, которое она выбрала — из мягкого зеленого шелка — как и вчерашнее голубое, сидело на ней идеально, словно сшитое по мерке. Сегодня Уинетт решила задать Эйрику все вопросы, скопившиеся у нее за сутки.